Книга вторая. Сон-Явь (СИ)

   Справа от входной двери, в небольшой комнате, скудно обставленной старенькой мебелью, царил форменный бардак. Щелкнув выключателем, Гришка осветил разбросанные стулья, выброшенную из платяного шкафа одежду, перевернутые ящики комода, распахнутые настежь дверцы невысокого серванта. На протертом ковре вперемешку валялись полотенца, книги, постельное белье, свитера, чашки и тарелки. Посуда, в основном, была представлена грудами черепков и осколков.

   - Ох, ты ж господи! - всплеснула руками женщина. - Что ж тут такое было-то? - беспомощно посмотрела она на парня.

   Гришка пожал плечами.

   - Наверное, ваш Робик что-то искал. Наверное, лекарства?

   - Может быть, может быть, - покивала головой старушка. - У него ж голова болела. А он видел, как его мама таблетки глотала, чтобы не болело. Но Ниночка прятала их от мальчика. Он когда маленьким был - наглотался таблеток. Тогда бог миловал, Робочка только активированный уголь нашел. Вот Ниночка лекарства на виду и не держала. Прятала их в серванте, среди посуды. Неудобно, конечно, но ей в последние годы прописывали сильные средства, вот она и не хотела рисковать.

   - Давайте приберемся здесь немножко, и вы отберете нужные вещи, - предложил Гришка, возвращая в нормальное положение ближайший стул. - Вы знаете, где у них, что лежит?

   - А как же, Ниночка мне все показала. Как чувствовала, - всхлипнула старушка. - Как же теперь все будет? Герка ж ни в жизнь Робочку не оставит в покое, - пожаловалась она Рябкину.

   - Герка?

   - Геракл, - охотно пояснила женщина. - Геракл Ласкариди.

   - Как? - Гришкины брови поползли вверх.

   Ольга Васильевна хихикнула.

   - Геракл Ласкариди. Они ж этнические греки. После войны родители Ниночки и Васьки, её брата младшего, переселились к нам в Нижний из-под Одессы. Васька рано женился и съехал от родителей. Он на своем происхождении прямо помешался. Все родственников в Греции искал. Поэтому и сына единственного Гераклом назвал. Только какой же из Герки Геракл? Курам на смех!

   - А Робка это полностью...

   - Роберт Ласкариди полностью будет. Ниночка его на свою фамилию записала. Кто его отец - того не ведаю. Они в наш дом переехали, когда Робику три годика было. До них тут цыгане жили. Шумные, веселые, но тоже хорошие люди были. Ниночка с ними поменялась: они в их частный дом переехали, а Ниночка с семьей сюда, к нам. Тогда ещё мама Ниночкина, Софья Микаэловна, жива была. Уж как она внука любила! Даже когда сказали, что у мальчонки проблемы с головой, то и тогда верила, что все будет хорошо. - Женщина быстро отбирала вещи в пустую дорожную сумку из кожзаменителя, охотно посвящая невольного слушателя в непростую историю их "носителя". С ненужными подробностями, правда, но что возьмешь с пожилого человека?.. - Вот... Ну, а когда Софья померла, то Ниночке ой, как трудно пришлось! Сама-то она работала мастером на почтовом ящике. Работа тяжелая, цех гальваники, но по деньгам выгодно. Ей за вредность надбавку платили неплохую, да и на пенсию раньше выйти можно, но сына-то самого не оставишь. За ним постоянный присмотр нужен. Ей предлагали его в интернат для слабоумных отдать, а она ни в какую. Говорит: "Не дам ребенка мучить! Сама его смотреть стану". И утром его в школу отвозит, а днем по подругам пристраивает. А тем тоже... Сам понимаешь, кто захочет с убогим возиться?.. Хотя Робик всегда ласковый был и послушный. Скажешь: "Посиди тут тихонько", так и будет часами на одном месте сидеть, кубики свои перекладывать. Ну, я вижу такое дело и предложила ей помощь. Я тогда уже на пенсии давно была. Детей у меня нет, мужа четверть века назад схоронила - чего ж не помочь, если могу. Так я за Робиком и в школу ездила, а это - почитай! - на другом конце города, и по вечерам с ним сидела, если Ниночка во вторую смену выходила. Так и подружились мы с ней. Помоги-ка, - попросила она Гришку.

   Рябкин легко вернул на место все три ящика комода, Ольга Васильевна закопошилась в среднем, что-то перекладывая, и продолжила свой рассказ:

   - Вот так и вырастили мы Робика на пару. Он меня бабой Олей называет, привык за столько-то лет. Ну, а когда ему восемнадцать стукнуло, сосед из второго подъезда, Алексеич, - дай бог ему здоровья! - предложил его в строительную бригаду шабашников чернорабочим взять. Силы-то у Робика через край, а вот ума бог не дал, - вздохнула старушка, извлекая на свет большой конверт, из которого достала тонкую пачку тысячных купюр и какие-то документы. - Мужики в бригаде за ним хорошо присматривали, ничего плохого сказать не могу, платили Ниночке его зарплату всегда вовремя, а Робику сладости покупали. Он же чистый ребенок - конфеты любит и тортики. Я ему всегда с пенсии чего-нибудь вкусненького прикупала. Прикипела я к нему. Я уж давно их своей семьей считаю. Другой-то у меня и нет. Так мы и жили. Вот... - Женщина присела на диван, расправив рукой задравшееся покрывало.