Книга вторая: Зверь не на ловца (СИ)

- Нет, Гжегож, чего-то не идет сон... - Лаида прикинула, сколько должен был Гжегож выпить на поминках, и выходило, что немало, - чарки три. Хотя что такое, - три-то чарки, для молодого мужского организма? Тьфу, да маленько. Но в любом случае... Чем бы его, паршивца усатого, пронять?!

Она скинула шинель, и набросила её на спинку второго стула, затем чуть подумала, и подошла к Гжегожу сзади, так, чтобы заглянуть через его плечо в письмо.

- "Пани ротмистр Ленска говорит, что гордится мной, а из прочих всячески отмечает и хвалит..." - вслух прочитала она, - Это когда я тебя отмечала из прочих-то? Я как будто всегда к тому веду, что вы у меня, девочки, все сплошь, - козл... в смысле, орлы с орлятами...

- А на балу губернском не вы ли говорили, пани? - поднял бровь невозмутимый Гжегож, - Что я лучший по эскадрону урядник, и в бою себя отменно показал... Да не обижайтесь пани. Мне же только батюшку порадовать, - да и где тут неправда? Разве украсил немного.

- Да нет, - протянула Лаида, как бы по-дружески положив ладони на плечи парня, - Не особенно и приукрасил. Быть нам с тобой кавалерами "Святой Эовин Роханской" с бантами, лично сир комдив представил, а сам сир Нобиль утвердил... Однако, ты как будто не особенно и рад тому?

Чего же он такой спокойный-то, псякрев? Она стоит перед ним, в одной рубашонке на голых персях (не жарко, между прочим!), да брючках в обтяжку. И, по секрету скажем, более, - без ничего. Ворот расстегнут, на улице холодно, соски ощутимо замерзли и должны под батистом тесноватой сорочки завлекательнейше обрисовываться, - непременно должны, панове, за тем сей батист и приобретался по сорок арэйгинов за аршин, тончайший и нежный... Неужто Лаида настолько сдала в свои двадцать семь, что уже не только старого пенька-Нобиля, но и мальчишку этого увлечь не может?!

Впрочем, надо сказать, взгляд Гжегожа постепенно приобретал определенную заинтересованность. Он оторвался от письма, и с неопределенной улыбкой глянул на Лаиду, - задерживаясь глазами там, где надо, и неуверенным движением откладывая перо в чернильницу. Лаида стояла возле его койки, и чуть улыбаясь, смотрела на него, - ожидающе... В свете керосинки волосы девушки отдавали золотом, глаза ярко блестели, а загорелая за лето кожа лица, шеи и открытых расстегнутым воротом ключиц казалась гладким бронзовым литьем... Хороша была Лаида, красива и желанна несказанно, что и говорить, и Гжегож даже привстал со стула, приближаясь к девушке.

- "Ну!" - мысленно выкрикнула Лаида, - "Ну же, давай, протяни руку, тебе ничего больше и делать-то не придется, остолоп усатый, как еще быть-то, коли вы все такие лентяи да тугодумы пошли..." Обычно хладнокровная соблазнительница, Лаида разволновалась как никогда, - ей отчего-то стало казаться, что сейчас должно произойти нечто необычное, нечто, что изменит что-то в их жизни... Щеки её зарумянились, чего в полутьме, к счастью, было почти не видно, а сердце билось часто-часто. "Ну, давай же!"

Одна беда, - в этот самый момент перед глазами Гжегожа вдруг самым несвоевременным образом возникла тщательно, но безуспешно забываемая картина, - стук барабана, искры в ночном небе, огненные отблески, яркие переливы в десятках мертвых, застывших глаз... И круглое отверстие с посиневшими краями и выступившей, - всего одной! - черной глянцевой капелькой крови на стриженном затылке Нечая, и злой свист картечи над головой...

Эти видения вернули его к реальности.

Желание, начавшее разгораться при виде очаровательной молодой женщины в медовом свете лампы, будто рукой смахнуло, и к великому изумлению Лаиды, урядник мирно и чуть виновато улыбнулся, уселся обратно на стул, и вновь взялся за перо.

- Устал я, пани ротмистр, - ответил он на вопрос, ответ на который был никому и не нужен, - Вот и не рад ничему. Сейчас вот допишу, и спать лягу... Отдыхали бы и вы, пани ротмистр, а?

- Да! Пойду!!! Отдыхать!!!.. - хрипловато и отрывисто ответила Лаида, разворачиваясь на тапках и подхватывая шинельку, - Спокойной! Ночи!!!

На крылечке она отдышалась, и шепотом выматерилась по-рохански, - гнев был таким сильным, что ей хотелось кого-нибудь ударить. Желательно, по голове. Ногами.

Затем нервно накинула шинель, и не глядя перед собой, пошлепала вперед, терзая кожаными подошвами туфель ни в чем не повинную травку...

- Пани ротмистр, чайку со мной не попьете? - послышался чуток насмешливый голос слева. Лаида обернулась, и увидала Владека Тимошпильского, сидящего на своем крыльце, - в точности, как она сама недавно, в накинутой шинели поверх рубахи, офицерских брюках, меховых тапках на босу ногу, и тоже с кружкой в руке. Она без колебаний подошла к уряднику, и безвольно бухнулась рядом с ним, кутаясь от ночного морозца в тёплое сукно. Владек протянул ей горячую кружку, и она отпила большой глоток, убедившись, что в чае присутствует преизрядная доля какого-то душистого бальзама. Вернее, в душистом и крепком бальзаме присутствует некая доля чая...