Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

От Линкольна, Дуника, Вкладчика, Мистерии, Хари, Анапика (наш взводный доктор) я узнал о событиях того дня. Взвод штурмовал позицию противника 8 раз. Восьмым штурмом командовал Косой, наш банщик. Он был уже трижды ранен в предыдущих боях, и командир оставил его в деревне восстановиться после ранений.

В тот день взвод потерял 50 бойцов убитыми и ранеными за 8 штурмов.

Мы взяли позицию!

Дорога Бахмут-Соледар стала нашей.

МАРИУПОЛЬ. ВЕСНА Александра Виграйзер, волонтёр, санитарка

…«Возвращение мирной жизни» — казённый штамп. Но иначе это коротко не описать.

Ещё в апреле, когда в Мариуполе стало спокойнее, первым знаком этого были торговцы и менялы — хлеб на редиску, таблетки на деньги.

Уже зашла гуманитарная помощь, и люди продавали ненужное, чтобы раздобыть более насущное. Вскоре открылся рынок, начали завозить продукты. В последних числах зацвела сирень — спустя неделю парни обломали все ветки выше человеческого роста — на букеты. Их подруги, улыбаясь, принимали цветы, брали кавалеров под руку. Таких пар, прогуливавшихся между полуразрушенных зданий под звуки разрывов, становилось с каждым днём всё больше. Они менялись. Когда стало легче с водой, девушки вымыли и распустили волосы, которые прятали прежде под платки и шапки. Одежда становилась всё чище, а потом и наряднее.

В апреле любой, кто шёл по улицам Мариуполя, был чем-то занят — тащил тележку с баклажками воды, рюкзак с гуманитаркой, торопился встать в очередь. Прохожий тех дней обязательно озабочен, сосредоточен. Потом стало больше гуляющих, а затем, уже ко Дню Победы, на улицы высыпали дети — носились, галдели, махали военным машинам и радостно верещали, когда те сигналили в ответ. Подходили к бойцам, не с просьбами, просто поболтать. Когда частью подмели мостовые — ребятня выкатила велики и самокаты. Всё ещё грохотало — по «Азовстали» работали артиллерия и авиация, в окрестностях завода шли бои.

Фото Дмитрия Плотникова.

Фото Дмитрия Плотникова.

Оседала пыль — серо-чёрная, маслянистая, висевшая в воздухе после боёв и пожаров. Раньше казалось, что она проникает везде, налипает на кожу и одежду, от которой потом и впрямь пахло копотью. В первых числах мая это чувство исчезло.

До последних дней город с закатом накрывала тьма. И небо над ним было самым ярким на свете. Таким глубоким, как не бывает даже над южным морем в жарких странах из детских книг. «Видно даже млечный путь», — сказал мне замкомбат, показывая наверх. Было и правда видно, а потом посыпались звёзды — осветительные «люстры». Кто-то из бойцов пошутил про «звёздное небо над Мариуполем и моральный закон». Я рассмеялась.

Это небо разом потерялось за светом окон, когда в части домов дали электричество чуть больше недели назад. Звёзды уступили место человеческим огням, за каждым из которых была жизнь. Светомаскировку никто не соблюдал, и в окна хотелось вглядываться — там ходили, ужинали, разговаривали, ругались.

Но даже ругань тут примета перемен.

Сёстры в больнице, куда я хожу, рассказывают, что, когда шли активные бои, все держались вместе, старались не мешать соседям и медикам, говорили тихо и почти не жаловались. Я этого застала только отголоски, с каждым днём люди вели себя всё больше «как люди» — злились, капризничали, требовали, скандалили, раздражались. Разговоры становились всё обыденнее — хирурги, зашивая пациента, обсуждали расписание недавно запущенных автобусов, сёстры в курилке судачили о ценах на молоко. Даже посечённый осколками больной (пошёл за дровами в подвал школы, откуда выбили «Азов», и сорвал растяжку) больше злился не на тех, кто растяжку поставил, а на болезненные уколы.

Четыре дня назад украинские военные, засевшие на «Азовстали», сложили оружие и сдались в плен. В городе стало тихо. И сквозь эту тишину проступила обычная городская жизнь — сегодня я впервые в Мариуполе услышала музыку. Проезжал мимо знакомый комвзвода — из открытых (и частично отсутствующих) окон его машины «Чиж» пел, что «жить так хочется, ребята, а вылезать уж мочи нет». Из гражданского «Рено», такого же побитого, обещали наступление «времён почище». Переговаривались прохожие, пожилой мужчина вслух отчитывал таксу, полезшую в мусорную кучу. В квартирах почти уцелевшей многоэтажки гремели посудой, отвечали на звонки, смеялись. За оконной рамой, в которой торчали осколки стекла, кто-то неуверенно играл на фортепиано «Белой акации гроздья душистые». Акация цвела поодаль.

От двух неглубоких могил рядом с ней, отмеченных самодельными, сколоченными из штакетника крестами, слышен был сладкий трупный запах.

Фото Дмитрия Плотникова.

Новороссия. Метафизика фронтира Дарья Дугина, журналист, философ