Когда мы говорим о Новороссии, то очень часто упускаем осмысление того региона, в который мы сейчас приходим. Ведь вроде бы всё понятно. Зто абсолютно точно необходимое продвижение, это битва за наши идеалы и ценности. Но мы упускаем онтологический статус Новороссии, что она нам даёт. И не является ли она регионом, конструирующим центр нашей империи. Мой опыт посещения Донбасса показал мне совершенно отличную от типичного московского взгляда картину. Я увидела, что именно Новороссия даёт нам своеобразный урок, во многом формируя нынешнюю русскую идентичность. Именно оттуда идёт зов к национальному пробуждению, и нам необходимо осмыслить и прожить Новороссию.
После того как я вернулась из своего первого визита в Новороссию, передо мной встал вопрос: а где же, собственно, проходит граница между нами и ними? Где чёткая черта, способная разделить наше и не наше? В идеологическом плане прочертить её легко, мы можем чётко сказать, кто мы и кто они, легко описать нашу идеологию и идеологию противника. Но в остальном этот вопрос несколько сложнее. Сейчас глядя на Новороссию, нам сложно понять, где же она заканчивается. Карты и сводки Министерства обороны всегда запаздывают и не отражают реальной ситуации. Линия фронта флюидная и живая, и границы, по сути, нет. Поэтому термин «граница» не может адекватно отражать реальность, граница — это нечто статичное и закреплённое.
И я решила обратиться к понятию «фронтир».
Это понятие неразрывно связано с освоением американцами Дикого Запада. Его ввёл американский историк Фредерик Тернер. Тернер считал, что с помощью термина «граница» невозможно корректно описать процесс расширения империи. По его мнению, и американская демократия, и американское величие стали результатом столкновения с чем-то иным, что они возникли в пространстве, где сосуществуют англосаксонское и нечто чужое. Фронтирное существование стало идентичностью: европейские переселенцы приехали на новый континент и стали сталкиваться с чем-то диким и неосвоенным. И этот неосвоенный фронтир, эта постоянно меняющаяся граница, где были новые смыслы, новое толкование, новые странности, с которыми колонисты ранее не сталкивались, и сформировало американскую нацию.
Идея фронтира была характерна не только для американских учёных, но и для политиков. Америка ведь мыслит себя империей, то есть благом, которое распространяется по всему миру. Рональд Рейган поддерживал идею фронтира, он считал, что в ней заключена особенность, исключительность американской нации. Что американцы — это такие библейские посланцы, которые провозглашают божественную сверхмиссию. Идея американской империи, идея постоянного расширения находит отклик и сейчас. В современной американской политике религиозными идеями обосновывают продвижение США в мир неоконсерваторы. Они говорят о наличии у себя миссии, о том, что именно они «носители света», представители касты философов. И фронтир здесь необходим. Он свидетельство того, что американская империя жива.
Со временем «фронтирология» вышла за пределы сугубо американской мысли. Французский историк Люсьен Февр сформулировал своё понятие фронтира исходя уже из европейской идентичности и европейской истории. Февр отвергал понятие границ, он считал их искусственным явлением, которое дробит и членит. По его мнению, границы — это сугубо модернистский феномен, неразрывно связанный с Вестфальской системой международных отношений. Фронтиры же относятся к традиционному мышлению. Это определённая форма жизни политической общности, существовавшая до того, как были установлены границы.