Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

Для Февра система национальных государств, созданная Вестфальским миром, уничтожала и разрезала по живому существующий плюрализм народов. И французский историк обратился к тематике Фронтира как чего-то дышащего; не дробящего, но объединяющего то, что на этом Фронтире сталкивается. Этот тезис Февра в отношении фронтира стал для европейской историографии ключевым: границы — искусственны, Фронтир — естественен. Февр призывал не рассматривать границы как то, что отделяет одно от другого, потому что зона перехода — это зона постепенного вытеснения одного другим. И в этой зоне нельзя с уверенностью сказать, где начинается одно государство и заканчивается другое.

Категория фронтира близка и геополитическому мышлению. В геополитике пространство качественное, оно имеет не только географическую характеристику. Для геополитики пространство живое, оно имеет и социокультурную характеристику, оно бывает обожествлено. К примеру, если бы древний грек увидел пространство Эллады, он бы сразу понимал, где находятся святилища, где живут какие музы, какие территории запретны для посещения человеком, делил бы пространство на сакральную и профанную части. Это и есть качественное восприятие пространства. Для фронтирологии, для фронтирного мышления пространство тоже является качественным, это социально-философская категория, категория характера мышления. Поэтому важно фиксировать ментальность фронтира.

Когда я осмысляла метафизику нашего фронтира, метафизику Новороссии, то увидела, что Крым — это и есть граница. Это было нечто определённое, здесь заканчивается одно и начинается другое. И то, что в 2014 году мы ограничились исключительно воссоединением с Крымом, было неправильным шагом с точки зрения логики традиции. Мы ограничились компромиссом, зашли на определённую и очерченную территорию, отсекли её и разграничили, и забыли о том, что у нас есть фронтир. А фронтир есть у каждой империи. Он есть у либеральной американской империи: посмотрите на то, как он дышит во время переворотов на арабском Востоке. Фронтир был у нашей коммунистической империи, он постоянно расширялся, и дыхание этой империи доходило вплоть до Африки. Свой фронтир когда-то был и у Европы, ведь колонии европейских стран тоже были попыткой расширения. Свой фронтир должен быть и у русских сейчас.

Американская империя воспринимает всю территорию Украины, включая и Новороссию, как свой фронтир. Америка всё ещё допускает для себя мышление Фронтиром, для них нынешняя Украина — это «Дикий Восток», который они должны освоить. А нам в этом праве отказывают, нам говорят, что есть чётко очерченная граница, строгая территориальная очерчен-ность, в которой должны находиться русские.

Нас пытаются загнать в эту границу, и даже планы по «деколонизации» России — это попытки дробить нас, окончательно утопить в мышлении границами. К сожалению, логика граничного мышления характерна и для многих русских националистов, потому что большинство проектов построения русского национального государства существуют именно в ней. Но границами мыслит вассал. А господин мыслит фронтирами.

И это очень характерно для случая Новороссии. Новороссия — это качественное пространство, в котором пересекаются неоднородные культуры. Это не линия разграничения, а сплавленное пространство взаимодействия, некое дионисийское поле, где есть и один Логос, и второй, образующие вместе особую конструкцию. Сегодня этот фронтир является для нас фронтиром-учителем, который учит нас снова быть империей. Собственно, Новороссия с 2014 года нам систематически об этом напоминает. И наконец-то этот голос прорвался. Фронтир заявил о себе. Мы долгое время пытались остаться в строго очерченных границах и отказать этому Фронтиру в существовании, а этот фронтир жил, он рос, как нарыв, и становился болезненным.

С началом специальной военной операции фронтирное мышление начало возвращаться в наше государство. Россия вспомнила о своей миссии и вновь стала империей.

Наконец-то Россия начала дышать, и это дыхание пошло по Новороссии. Вспомните риторику 2014 года, слоган «Крым наш». Из того, что Крым — наш, вполне логично следует, что остальное не наше. Сейчас ответа на вопрос, где мы остановимся, фактически нет. Когда я задавала его русским воинам, как в Новороссии, так и в Москве, они отвечали, что остановимся мы после победы. А победа — это фронтир.

Мы должны одержать победу на этом Фронтире, и поэтому мы восстанавливаем мышление империи. Разумеется, это не означает желания «захватить Европу». Необязательно доходить танками до Парижа, чтобы достичь его идеологически. И до многих городов и стран дыхание нашей империи начинает доходить.

Когда я впервые приехала в воюющую Новороссию, то считала своим долгом поддержать находящихся там людей, и военных на передовой, и гражданских. Но вместо этого я услышала слова поддержки от них, мол, держитесь там, мы за вас. И Новороссия сейчас действительно конструирует тыл. Как Дикий Запад сконструировал империю США, так и фронтир под названием Новороссия конструирует нашу русскую империю.