Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

Вот с медициной в тылу проблема. У нас был человек с сорванной спиной, ему просто уколов наставили — лечись, мол. Вообще, люди болеют, с температурой, понятно, никто не хочет никуда идти. Но это война. Естественно, если руку или ногу сломал, никуда не идёшь, если что-то серьёзное, что нельзя лечить тут, отправляют в тыл. Вообще, медики, когда меня посмотрели первый раз, сказали: на хрен ты сюда приехал? Начмед меня осмотрел, говорит: ну ты дурак, чего приехал. Я отвечаю: ну, дурак, можно полечить-то? Да, говорит, лечить, конечно, можно, но тебя вообще надо списывать по-хорошему. Но тут половина отряда с белыми билетами, им вообще не надо было беспокоиться в Грузию там уезжать, в Казахстан.

Вообще, штабники, которые побывали где-то под обстрелом, быстрее и эффективнее решают проблемы, которые у солдат возникают, чем те, кто нигде не был. В тылу вон начмед может сказать: «А мне пофиг, ты гастер грёбаный, пятисотая мразь, возвращайся на фронт». Как в фильме «ДМБ»: «Ты писаешься — ну, и я писаюсь», вот и всё. Вон, у меня друг Яша, его контузило, отпуск полагался. Но когда приехал в больницу в Саратове, говорят: тебе ни отпуска, ни выплат, у нас нет такого аппарата, чтобы узнать, правда ты контужен или наврал.

Те, кто в тылу, им просто лень, они тебе могут приказ два часа печатать. Отношение в самом дальнем тылу сильно хуже. Тут меня майор может братом назвать, свозить на машине, мы с ним ещё и энергетика выпьем, поговорим спокойно. Мы с комдивом можем нормально поговорить, если в рамках разумного. А там приезжаешь, и какой-то майор тебе: «Ты охренел, ты чего вообще сюда заходишь небритый?»

Фото автора.

Из других меметимных отрядов — в нашей дивизии есть подразделения чеченцев. У них есть отдельные группы лютых мужиков, большинство — такое ощущение, что штрафная рота, провинился в Чечне, тебя отправили на фронт. Многие выглядят как чеченские боевики из сериала «Спецназ». Некоторые, впрочем, таковыми и являлись. Я как-то в Грозном был с раненым ахматовцем, он рассказывает: вот тут КПП, на котором я стоял при Дудаеве. Ещё иногда приезжали ребята, видимо из «Оркестра» с «Барретами»[82]. Были «Русичи» недалеко — эти воюют очень хорошо, прямо заряженные, молодцы. Мильчаков сейчас сержант ВС РФ — так вот, если бы у нас все сержанты такие были, мы бы уже в Вашингтоне ноги грели.

Победа для нас — это взятие Киева, полная капитуляция Украины. По-другому это не закончится, мы просто уедем в отпуск и потом вернёмся обратно. Как сказал командир, из «Шторма» никто просто так не уходит, даже когда кончится СВО — ты можешь уйти из армии, но армия не выйдет из тебя.

Ну, и напоследок скажу как мясник. Мёртвую свинью разделывать гораздо проще. Она не отстреливается[83].

ХИНКАЛИНА Анна Долгарева, поэт, военкор, волонтёр

Из Мариуполя я практически не вылезала три недели — с 26 марта по 18 апреля с перерывом на несколько дней, когда поймала острый бронхит (впоследствии он перетёк в пневмонию, но к тому времени я уже более-менее привыкла с ним жить). Утром ехала в город, вечером возвращалась, писала текст или просто отправляла короткие видеоролики. На самом деле чаще второе, поэтому-то внятных текстов у меня практически и нет — некогда было их писать.

Очень многие просили, чтобы я вывезла их знакомых и родственников из города. Ситуация осложнялась моим тяжёлым топографическим кретинизмом, слабым представлением, где стоят наши, а где уже не наши, а также тем, что мой водитель Лёша вообще-то был жителем Донецка, уроженцем Никольского и сам Мариуполь увидел вместе со мной. Но вот однажды так получилось, что меня попросили вывезти дедушку по адресу, который я уже более-менее представляла по предыдущим поездкам, и ещё одну семью, адрес которой я тоже более-менее представляла. Дело было первого апреля, и семья жила прямо напротив драмтеатра, а из сводок новостей я знала, что драмтеатр наш. Я надела свой броник — плитник без плит, который отлично защищал меня от вопросов пресс-службы «куда без броника», и мы рванули, предварительно загрузив багажник едой-водичкой.

Тут стоит пояснить, что плитник без плит я носила не по какой-то отчаянности, а по безденежью — всю жизнь я была нищебродом, и на плитник у меня денег хватило, а плиты к нему стоили уже какую-то запредельную сумму. Впрочем, фатализм спасал меня не хуже СИБ3[84], к тому же на голове у меня имелась вполне рабочая, хотя и страшненькая каска.

Дом первого дедушки мы нашли быстро. Открыли багажник. Гуманитарку размели в момент. «Дом такой-то, третий этаж», — сказала я двум бабушкам. Те почему-то переглянулись и показали на дом.

— Только его там нет, — сказали они.

— Ну, я проверю на всякий случай, — бодро заявила я и пошла на третий этаж.

Там выяснилось, что «он», которого нет, — это не дедушка, а третий этаж.