Книга живых

— Во-во! Ас! Той! Короче, большая, если не сказать, грандиозная пирушка…

— Обжираловка, — поддакнула спутница.

— В общем, на каждое такое сборище приглашенный должен принести подарок. Сейчас чаще всего это просто деньги. Вот находчивые люди и смекнули. Если пригласить, скажем, пятьсот человек, и они принесут в подарок по две тысячи (на ваши деньги), это будет уже миллион, который покроет все расходы. И еще останется прибыль. Дальше — больше. Нашлись ловкачи, которые превратили эти народные гуляния в бизнес. Они берут, скажем, кредит в миллион. Заказывают баурсаки, самсу, плов, казы, мясо по-казахски. Приглашают родственников. Те приносят по две-четыре тысячи. И получается в остатке сто процентов прибыли. То есть остается еще миллион.

— И пошла писать губерния?! — понимающе подхватил Дубравин.

— Ну да! И это приняло такие гигантские масштабы, что вокруг городов поднялись все эти огромные банкетные залы.

А пока японский автомобиль нес их на окраину Алма-Аты, Дубравин все изумлялся произошедшим с его любимым городом переменам, и не всегда они его радовали.

«В чем-то он сильно деградировал, — опытным взглядом замечал Александр, — арыки не чищены. И в них нет воды, которая раньше давала городу прохладу, а деревьям — драгоценную влагу. Сами деревья на улицах выглядят неряшливо — не подстрижены, и видно, что давно не белены. На улицах у пустых арыков сидят какие-то странные люди в поношенных одеждах».

И снова спросил Дубравин у своих попутчиков:

— Кто это? Откуда такие странные черно-копченые лица?

— Это оралманы! — пояснила Марина. — Переселенцы из Монголии и Китая. Главный хозяин пригласил их, чтобы компенсировать численность населения, потому что многие покидают страну. Вот приехали эти, полудикие. Местные казахи-то цивилизованные, чистенькие. А эти — как видишь. Они сидят на обочинах, ждут, чтобы кто-то нанял их на работу.

«Значит, Казахстан так и продолжает подпитываться мигрантами, — подумал Дубравин. — Это сколько их, красавцев, теперь!»

Словно угадав его мысли, Марина добавила:

— Почти миллион их въехал.

Машина теперь двигалась по бывшей улице Дзержинского, где когда-то в серо-стальных зданиях располагался республиканский КГБ. В годы студенческой юности тут допрашивали Дубравина и его друзей по поводу нежелательных контактов с иностранцами. Что было — то было…

Но теперь на входе в бывший КГБ висела вывеска, что здесь располагается какая-то картинная галерея.

— А на соседней улице, — пояснил Майснер, — там, где раньше были камеры внутренней тюрьмы КГБ, после девяносто первого открыли музей репрессий. Потом и музей выгнали. И там теперь тюремный блок местного Комитета национальной безопасности.

— Все вернулось на круги своя! — меланхолично произнес Александр, на которого нахлынули воспоминания юности…

— Корейский театр, — отмечает Марина, — теперь не корейский. В его здании располагается уйгурский театр.

Из окна машины было видно, что русские лица на улицах встречаются редко-редко.

«Как будто они попрятались, — думал Дубравин. — А ведь наверняка их еще много. Город-то сначала развивался как военный опорный пункт, а дальше — как культурный и административный форпост российско-советской империи. Теперь же он очень сильно стал похож на южные города Казахстана. На Чимкент, Кзыл-Орду, Джамбул… Н-да! Обветшала Алма-Ата, однако. Я бы сказал даже: обазиатилась!»

С этой мыслью он снова обратился к спутникам.

— Да, с одной стороны, потерял «Отец яблок» свой колорит. С другой — ему усиленно прописывают европейские нормы, — подтвердил Майснер. — В центре разместили прогулочную зону, такой длиннющий променад, и обсадили экзотическими деревьями, которые привезли бог знает откуда. И знаешь, по какой цене обошлось каждое дерево?

— И не предполагаю даже!

— Пять тысяч евро штука!

— Да ну! Они что, охренели совсем?

— Это все — чтобы понравиться Папе.

— Кому?

— Ну, тому, кого у нас все зовут Папой. Ему этот променад показывали и приговаривали: «Вот у нас — как в Париже!»

— Точно, как в Париже! — заметил Дубравин. — Только дома пониже и асфальт пожиже.

Ему было обидно за то, что город, который всегда имел собственное неповторимое лицо, новые хозяева теперь превращают в чью-то плохую копию…

Замелькали слева здания студенческого городка КазГУграда. И хотя теперь его отделанные розовым ракушечником здания частично закрывали расположенные вдоль проспекта небоскребы из стали, бетона и стекла, все равно студенческая альма-матер Дубравина смотрелась живописно и здорово. Когда-то, полстолетия назад, там росли огромные яблоневые сады. Но сорок лет назад их вырубили и начали строить студенческий городок. Стройка велась хозспособом, так что Дубравин и его друзья тоже приложили руку к строительству общежитий, в которых и сами обитали некоторое время.

Слева, на знакомом предгорном холме, Дубравин увидел еще одно знаковое сооружение — трамплин для прыжков на лыжах. «Боже мой! А ведь я когда-то здесь учился кататься на лыжах. Сам. По купленной в Москве брошюре. И научился. Да, славное было время!»