Книга жизни [сборник]

И вот теперь Егоров с горечью понял, что и сам в последнее время ничем не отличался от Семенова. Книг почти не читал, в театре не был лет десять, а раньше с Варварой ни один спектакль не пропускали. И всю его жизнь по сути можно обозначить двумя словами: работа – телевизор…

Впервые Егоров не остался на «пятницкие посиделки» и своим ранним приходом удивил Варвару, но еще больше она удивилась, когда в субботу муж принарядился и сказал, что идет в библиотеку.

Для начала Егоров взял книги по истории, чтобы смочь ответить на вопросы сына, а начал читать и увлекся. Ведь знал только то, что проходили в школе, а тут открылось такое… Прочитанное не терпелось рассказать, и Егоров шел к своим:

– Представляете, я об этом впервые узнал…

И читал целые страницы.

В перерывах, чтобы отдохнули глаза, подымал гирю, но старался делать тайком от жены и сына, хотел преподнести им сюрприз. И однажды вечером, с ленцой потягиваясь, сказал:

– Гирю что ли поподнимать, давно не тягал, наверное, и не подниму.

– Поднимешь, – уверенно сказал Коля.

Егоров вскинул гирю к плечу:

– Ох, и тяжеловата стала.

– Смотри, чтобы грех не случился, – сострила жена.

Егоров поднял гирю шестнадцать раз.

– Ого! Ну ты, папа, даешь! Больше дяди Миши. Мама, посмотри, какие у папы мускулы.

– Ты на его живот посмотри, – не выказала восторга Варвара, но скоро пришла и ее очередь восторгаться.

Жженых вместо постоянных блинов принес салат и дал попробовать Егорову. Егоров отведал и тут же попросил:

– Выведай у жены, как она его делает.

– Я сам его замастрячил. Сейчас все тебе досконально объясню.

Егоров не только внимательно выслушал, но кое-что и записал. И желание сделать немедленно салат было так велико, что он отпросился у начальника цеха на час раньше.

К приходу жены сготовил ужин, котлеты и салат. Варвара первым делом попробовала салат:

– Надо же, какая вкуснятина. Где купил?

– Сам сделал.

– Ты? – не поверила жена.

– А что у меня, рук нет, попробовал у Жженых и вот.

– Молодец! Вот это салат. Можно, я немного на работу отнесу, девчонкам дам попробовать?

– Конечно.

Назавтра жена пришла счастливая:

– Тебя все хвалили. Даже с соседних отделов рецепт записали.

Коля с гордостью посмотрел на отца:

– Ну ты, папа, как дядя Миша.

Но Егорова слова сына не обрадовали, почему он должен быть, как дядя Миша, он Егоров. И он сделает так, чтоб люди, желая кого-то похвалить, говорили: «Ну ты, как Егоров».

Что в имени твоем…

Трудно представить, чтобы в нашем обществе человека с самого дня рождения звали по имени и отчеству. Трудно, но придется, ибо Серафим Матвеич Крутиков есть тот самый человек, которого с самого дня рождения величали Серафимом Матвеичем. А трудно в это поверить потому, что многое множество людей проживает весь свой век, так и не услышав из чужих уст свое отчество, да и сами почти забывают его, вспоминая лишь когда приходится заполнять официальные бумаги. И вот на фоне этого многого множества Серафим Матвеич выглядел особенным, своего рода феноменом.

Причину такого почтительного к нему обращения Серафим Матвеич узнал еще в раннем детстве: обязан он был этим начальнику своего отца. Родитель просто боготворил начальника и в честь его назвал сына Серафимом, а тут еще совпало отчество. Такому совпадению удивился даже начальник, и от удивления продвинул родителя Серафима Матвеича по служебной лестнице, отчего любовь родителей к сыну только возросла. И хлопоча возле кроватки, восклицая с восхищением: «А Серафим Матвеич открыл глазки, а Серафим Матвеич улыбается», – кого любили они в эту минуту? Просто сына или некое существо, посредством которого осуществляется связь с начальством, приносящая выгоду? А может, в нем видели второго Серафима Матвеича – начальника? Все это остается загадкой, ясно одно – Серафима Матвеича любили, и это главное.

Сам Серафим Матвеич об этом тогда не задумывался, знай, грыз пластмассовое кольцо да исправно пачкал пеленки. Да и позднее, когда слышал, что ест он и хмурит брови, как Серафим Матвеич-старший – не придавал этому значения. Как не придавал значения и тому, что Серафим Матвеич-старший изредка заходил проведать его.

Слово «старший» прибавил я, чтобы не запутаться между двумя Серафимами. В семье Крутиковых не употребляли ни слово «старший», ни «младший». Но неуловимые оттенки при произношении, понятные только им, позволяли безошибочно определять, о ком идет речь. Путался поначалу лишь Серафим Матвеич, не понимая, кто в данную минуту является таким умным и чутким, в чей адрес изливаются потоки, водопады похвал. Но потом понял, разобрался – потоки изливаются на него, а водопады – на его старшего тезку.