Книги Яакововы

Если бы кто желал наблюдать за всеми происшествиями, происходящими во дворе, собственным глазом прямо не глядя, но лежа, пускай устроит темную комнату, окна так хорошо замкнувши, чтобы света со двора в ней не было. И потом пускай проделает круглую дыру, небольшую, направленную прямиком ко двору, в нее же вставит стекло из першпективы¹⁰⁷ или очков, которое бы вещи представляли большими, чем те являются; сделав это, в темной комнате против этого окошечка пускай повесит тонкую белую плотную ткань и большой лист белой бумаги. И вот на этой материи или на экране, увидите Вы, благодетельница, все, что на дворе происходит, кто идет, едет, дерется, скандалит, чего-то выносит из подвала или кладовой.

 

 

Я и сам это сегодня испробовал, и должен Вам сказать, что удалось, хотя картина сама была мутной, и я мало чего распознать мог.

Высылаю Вам весьма ценную вещь – календари Станислава Дуньчевского¹⁰⁸. Один из них за прошлый год и содержит перечень польских королей до Зигмунта Августа. Во втором, новом - от Зигмунта Августа до Августа II. Сможете рассказывать об этом своим внучкам, не слишком доверяя своей памяти, которая вечно у нас дырявая и неполная...

О неожиданном госте,

что приходит к ксёндзу Хмелёвскому ночью

 

Ксёндз замирает с пером в руке на половине предложения, потому что, хотя уже совершенно темно, под дом священника в Фирлееве заезжает повозка. Хмелёвский слышит конские копыта во дворе, а затем нетерпеливое фырканье. Сава, неожиданно проснувшаяся, спрыгивает с колен хозяина и с тихим писком бежит к двери. Звуки распрыскиваются в сыром тумане словно струи воды из ведра. Кто же это может быть в такую пору? Ксёндз подходит к окну, но едва видит в темноте, что там происходит; слышит голос Рошко, но какой-то сонный, недружелюбный, а через мгновение – иные, чужие голоса. Двор вновь затянут туманом с реки, голоса расходятся в нем неуверенно, затихают на полуслове. Хмелёвский ожидает, пока Рошко не подойдет к окну, а тот никак не подходит. А экономка куда же делась? Заснула над миской, в которой мыла ноги перед тем, как отправиться спать; в свете гаснущей свечи ксёндз видит ее опущенную голову. Тогда он берет свечу и сам идет к двери. Видит, что возле повозки стоят какие-то фигуры, словно привидения, закутанные с ног до головы. Появляется и Рошко с сеном в волосах, заспанный.

- Кто это? – отважно кричит священник. – Кто это блуждает по ночам, мешая покою христианской души?

И тут один из призраков, тот что поменьше, приближается к нему, и тут же ксёндз узнает старого Шора, хотя и не различает еще его лица. Он сдерживает дыхание, настолько поражен его видом. На мгновение теряет речь. Да что же они здесь делают ночью, жиды проклятые? Тем не менее, он сохраняет самообладание, приказывая Рошко идти и возвращаться в дом.

Священник узнает и Грицька – как же тот вырос. Не говоря ни слова, Шор ведет ксёндза к повозке с навесом их материи и одним движением отбрасывает ткань. Ксёндз видит небывалую вещь: практически вся повозка заполнена книгами. Они лежат, упакованные, связанные ремешками по три-четыре.

- Матерь Божья, - говорит ксёндз, а последний слог, то самое, и тихое, "жья", задувает огонь свечи. Затем втроем, молча, они заносят книги в дом, в кладовую, где ксёндз хранит мед и воск, и куски трута, чтобы летом окуривать пчел.

Он ни о чем не спрашивает, желает лишь предложить им стаканчик горячего вина, оно уже на печи, а приехавшие замерзли. Тогда Шор отбрасывает капюшон на спину, и каноник видит его лицо, все в синяках; потому-то у священника трясутся руки, когда он разливает по стаканам вино, которое, к сожалению, уже остыло.

А потом неожиданные гости исчезают.

О пещере в форме буквы алеф