Книги Яакововы

Весенним днем, в Песах, мы провели старинный обряд, который был началом новой дороги. Яаков взял небольшой бочонок, прикрепил к нему девять свечек, а десятая была у него, и он зажигал эту свою и тех девять, а потом гасил. Так он сделал три раза. Затем уселся рядом с женой, мы же, четверо, подходили к нему по одному и соединяли с ним души и тела, признавая его господином. А потом делали это еще раз, но уже совместно. И множество наших ожидало за дверью, чтобы присоединиться. То был ритуал Кав хамлихо, или же Царский Шнур.

 

Тем временем в Джурдже съезжались массы наших братьев, убегающих из Польши, которые направлялись либо в Салоники, к братьям дёнме¹¹³, либо сюда, в Валахию, сейчас же затерянные и решившие никогда на Подолию не возвращаться. Дом Яакова всегда был для них открыт, они же, иногда, даже не знали кто он такой, потому что рассказывали о некоем Яакове Франке, который, вроде как, до сих пор рыщет в Польше и громит талмудистов. Все это возбуждало огромную радость в Яакове, и он долго их расспрашивал и долго тянулЮ чтобы в конце концов открыть им, что он тот самый Яаков и есть. Это означало лишь то, что слава его росла, и все больше людей слышало о нем. Вот только сам он, похоже, счасливым не был. Хана и мы все должны были сносить его приступы плохого настроения, когда он ругался и вызывал Ираиля Османа, приказывая тому то ли с посольством ехать, то ли что-то у аги устраивать.

Прибывшие, гостеприимно принимаемые Ханой, рассказывали, что над Прутом, по турецкой стороне, стоит целая армия правоверных, ожидающая возможности вернуться в страну. Там они существуют в холоде, голоде и нищете, видя издали польский берег.

 

В мае прибыло долгожданное второе письмо от Моливды, в этом письме он доносил нам о стараниях его самого и пани Коссаковской, а так же других вельмож и епископов у самого короля – тем самым мы снова начали думать о возвращении в Польшу. Яаков ничего не говорил, но я видел, как вечерами берет он книгу на польском языке, но делает это в тайне. Я догадался, что таким образом он учит польский язык, но удостоверился лишь тогда, когда как-то раз он спросил меня, как бы мимоходом:

- Как такое возможно, что по-польски говорится: "едэн пес", но "два псы"? Ведь должно быть: "песы".