Книги Якова

Через какой-нибудь час Голинский уже готов и под залог векселя занимает деньги на дорогу. Спустя несколько дней он добирается до Брюнна, грязный и усталый. Оставив товар на складе, тут же идет на Петербургер гассе, в дом у собора; надвинув шляпу на лоб, спрашивает у нескольких прохожих, как пройти. Дорогу тут все знают. Голинский собирался постучать и войти – по-человечески, но его вдруг охватывает подозрительность, он чувствует себя так, будто отправляется на войну, поэтому стоит в подворотне дома напротив и, хотя еще рано и на улицах лежат длинные утренние тени, надвигает шляпу поглубже на лоб и ждет.

Сначала открываются ворота и выезжает телега с мусором и отходами, потом выходят какие-то женщины. Голинский их не знает; у них плетеные корзины, и они поднимаются по улице, вероятно, на рынок. Затем подъезжает подвода с овощами, за ней – всадник. Наконец, откуда-то появляется экипаж, въезжает внутрь и остается до полудня, когда у ворот вдруг возникает какое-то движение. Голинскому кажется, что он видит двух женщин, одна из которых Звежховская, которая что-то подает то ли посыльному, то ли почтальону, другая – старшая Чернявская. В окнах второго этажа раздвигаются занавески, и там мелькает какое-то лицо – Голинский не понимает чье. Живот сводит от голода, но он боится уйти – вдруг пропустит что-нибудь очень важное. Перед самым полуднем ворота снова открываются, и на улицу выходит небольшая процессия, главным образом молодежь – они идут в собор на мессу, но Голинский снова никого не узнает. Только в конце видит знакомых – Дембовского в польском платье, с женой. Они идут молча и исчезают в соборе. Голинский понимает, что ни Франка, ни Авачи здесь нет. Он хватает за рукав одного из отставших юношей и спрашивает:

– А Господин где?

– В Вене, у самого императора, – добродушно отвечает тот.

Голинский проводит ночь в корчме, чистой, нарядной и вовсе не такой уж дорогой. Можно вымыться и выспаться. Он спит как убитый. На следующее утро, по-прежнему подгоняемый тревогой, отправляется в Вену.

У него уходит целый день, чтобы добраться до улицы Грабен, где живет Господин. У дома – стража, какая-то странная, в ярко-зеленых и красных ливреях, в шапках с пучками перьев. Вооруженная алебардами. О том, чтобы войти внутрь, нечего и мечтать. Голинский велит доложить о себе, но до вечера ответа все нет. Вечером подъезжает богатая карета в сопровождении нескольких всадников. Когда он хочет подойти, стража довольно грубо его останавливает.

– Я Голинский Яков. Господин меня знает, я должен его увидеть.

Они велят принести утром записку.

– Господин принимает в полдень, – вежливо говорит лакей в странной ливрее.

Anzeige, или Уведомление

Марии Терезии – Божьей милостью Императрице Священной Римской империи, Королеве Германии, Венгрии, Богемии, Галиции и Лодомерии, эрцгерцогине Австрии, герцогине Бургундии, Штирии, Каринтии и Карниолы, великой княгине Трансильвании и пр.

Будучи подданным Вашего Императорского Величества, родившись в Глинно, в четырех милях от Львова, и там выросший, я стал в этом городе раввином. Так случилось, что в 1759 году там появился некий Яков Франк, якобы неофит, живущий ныне в Брюнне, сын еврейского учителя. Его отец, подозреваемый в принадлежности к секте саббатианцев, был изгнан из общины и поселился в Черновцах на молдавских землях. Этот Яков Франк, хоть и родился в Королёвке, много поездил по свету, женился и имеет дочь, после чего принял магометанскую веру и саббатианцами провозглашен хахамом.

Со стыдом признаюсь, что также принадлежал к этой секте и полагал себя его последователем. По глупости своей я считал Франка не только великим мудрецом, но и воплощением духа Шабтая и чудотворцем.

В начале 1757 года вышеупомянутый Франк прибыл в Польшу и призвал всех верующих переехать в Иванье, во владения епископа Каменецкого. Там он объявил, что король Шабтай Цви должен был обратиться в веру Исмаила, что бог Барухия тоже должен был пройти через нее, а также через православие, но он, Яков, должен принять назарянскую веру, ибо Иисус Назарянин был оболочкой и шелухой плода и Его пришествие свершилось только затем, чтобы проложить путь истинному Мессии. И поэтому всем нам следует pro forma[199] принять эту веру и соблюдать ее в глазах христиан более тщательно, чем сами христиане. Мы должны жить благочестиво, но никогда не жениться на христианках, поскольку, как сказал Сениор Санто, то есть Барухия: «Блажен тот, кто позволит все запретное», он также говорил, что дочь чужого Бога запретна. Поэтому не следует никаким образом смешиваться с другими народами, но оставаться в глубине своего сердца верным трем узлам веры наших королей: Шабтаю Цви, Барухии и Якову Франку.