В ночь после смерти отца Эве снится сон. В этом сне происходит нечто такое, от чего ее тело набухает, что-то по нему ползет, ложится сверху, и она знает, что это, но не может увидеть. Хуже (и одновременно лучше) всего то, что она чувствует, как что-то мешает ей в животе, проталкивается в ее лоно, в то место между ногами, название которого она даже не хочет произносить, и там, внутри нее, двигается, это продолжается недолго, поскольку прерывается внезапным наслаждением, взрывом, и сразу после этого наступает слабость. Это странный момент бесстыдства и потерянности. Утрачивают значение неоплаченные счета, взгляды бургомистра, письма от господина Джакомо Казановы, темные делишки Роха и горсти серебра на белой салфетке – доказательство триумфа. В этот краткий миг ничто больше не имеет значения. И уже во сне Эва хочет обо всем забыть, навсегда стереть и это наслаждение, и этот стыд. И, все еще во сне, приказывает себе не помнить ни о чем и никогда к этому не возвращаться. Отнестись к этому так же, как относится к другим тайнам тела, месячным, сыпи, приливам, сердцебиению.
Поэтому просыпается она совершенно невинной. Открывает глаза и видит свою комнату, светлую, кремовую, и туалетный столик с фарфоровым графином и миской. И кукольный домик, по специальному заказу сделанный в Бюргеле. Эва моргает и, пока она еще лежит на животе, имеет доступ к своему сну и этому неправдоподобному наслаждению, но, когда переворачивается на спину и поправляет чепец, в котором спит, чтобы не мять старательно уложенные волосы, сон улетучивается, а тело сворачивается, усыхает. Первая мысль, появляющаяся в ее голове: отец умер. И неизвестно, почему эта мысль вызывает в ней два совершенно противоположных чувства: невыносимого отчаяния и странной баюкающей радости.
Сплетни, письма, доносы, указы, рапорты
Вот что писала о похоронах Якова Франка оффенбахская «Газета Фосса»:
Тело барона Франка торжественно захоронено 12 декабря 1791 года в Оффенбахе.
Он был патриархом польской религиозной секты, которая последовала за ним в Германию и которой он руководил с большой грандеццой[220]
. Она почитала его едва ли не как второго далай-ламу. Во главе процессии шли женщины и дети в количестве около двухсот человек, в белых одеждах, с горящими свечами в руках. За ними – мужчины в ярких польских костюмах, с шелковыми повязками на плече. Потом оркестр духовых инструментов, а за ним несли на парадном ложе тело умершего. По обе стороны от него шли: справа – дети покойного, единственная дочь и двое сыновей, слева – князь Марцин Любомирский, польский магнат, с орденом Святой Анны на шее, и множество сановников. Умерший лежал в восточных одеждах, красного цвета, обложенный мехом горностая, лицо обращено влево, словно во сне. Гроб окружала гвардия, состоящая из улан, гусаров и других Polacken в парадных мундирах. Покойный еще при жизни распорядился, чтобы его не оплакивали и не носили по нему траур.После похорон, на которые собрался весь Оффенбах и половина Франкфурта, кое-кто зашел еще к Софии фон Лярош. Сперва происходящее прокомментировал господин Бернар, как всегда отлично информированный:
– Говорят, эти неофиты пытаются создать своего рода еврейскую конфедерацию. Под знаменем сопротивления Талмуду, еврейской Библии, бунтуют против властей, предпочитая какие-то турецкие законы и религии.
– А я полагаю, – говорит доктор Рейхельт, присутствовавший при болезни Якова Франка, – что все это мессианское движение – масштабная и сложная операция по выуживанию средств у простодушных евреев.
Потом высказался друг дома, фон Альбрехт, некогда прусский резидент в Варшаве, прекрасно разбирающийся в восточных делах:
– Я, дорогие господа, удивляюсь вашей наивности. Я всегда предостерегал, что эта новая секта – попытка завладеть синагогами по всей Польше и контролировать их, так что следовало бы подвергнуть ее действия пристальному наблюдению и информировать о развитии ситуации кабинет Его Императорского Величества. Так мне это виделось еще много лет назад, когда они только начинали. А теперь, говорят, у них неимоверное количество оружия. К тому же там регулярно проводились учения и муштра молодых мужчин…
– Но, говорят, и женщин тоже! – восклицает госпожа фон Лярош.
– Все это заставляет нас подозревать, – продолжает резидент на пенсии, – что неофиты подготовили польское восстание, направленное прежде всего против Пруссии. Поэтому я удивляюсь, что ваш граф так великодушно согласился принять их здесь. Этой секте удалось устроить тут нечто вроде государства в государстве, с собственными законами, собственной гвардией, а расчеты в большинстве своем они производили вне какой бы то ни было банковской системы.
– Они жили мирно и честно, – пытается защищать «насекомоподобный народец» София фон Лярош, но доктор ее перебивает:
– У них гигантские долги…