Огонь сплавил все вместе, и ему пришлось потрудиться. Наконец конечности с хлюпающим звуком отделились, открыв единственный глаз на голове чудовища.
С видом крайнего отвращения шериф уронил лапту чудовища на место.
Удар.
Рука демона неожиданно поползла вперед — слишком неожиданно, чтобы Паккард успел пошевелиться. В мгновенном приступе ужаса шериф увидел, что на ладони передней лапы открылся рот — и вновь закрылся, схватив руку Паккарда.
Он вздрогнул, потерял равновесие и сел на ягодицы, пытаясь освободиться от захвата чудовищного рта. Но зубы монстра порвали его перчатку и отхватили пальцы, а глотка уже засасывала обрубки и кровь.
Зад Паккарда заскользил на жирном месиве, и он завыл, совсем потеряв лицо. Она жива, эта тварь из нижнего мира. Паккард взывал о помощи, поднимаясь на ноги и волоча за собой массивную тушу чудовища.
Над ухом Паккарда прозвучал выстрел Его забрызгало кровью и гноем, а лапа твари, размозженная у плеча, ослабила свою жуткую хватку. Груда искореженных мышц упала на землю, и рука Паккарда — или то, что от нее осталось, — вновь оказалась на свободе. Пальцев уже не было, лишь обрубок большого и расщепленные кости суставов жутко торчали из изжеванной ладони.
Элеонора Кукер опустила ствол дробовика и удовлетворенно хмыкнула.
— Руки у тебя больше нет, — сказала она с жестокой простотой.
«Чудовища, — вспомнил Паккард слова отца, — никогда не умирают».
Он вспомнил их слишком поздно, и ему пришлось пожертвовать для этого рукой — той самой, которой он наливал выпивку и ласкал женщин. Ностальгия по прежним годам, когда все пальцы были целы, охватила шерифа; в глазах у него потемнело. Теряя сознание, он успел увидеть своего исполнительного помощника: тот поднимал камеру, чтобы запечатлеть сцену.
Лачуга, пристроенная позади дома, была убежищем для Люси. Когда Юджин возвращался домой пьяным или когда его охватывал гнев по поводу остывшей каши, Люси пряталась в хижину, где могла спокойно выплакаться. Сочувствия Люси не находила Ни у Юджина, ни у самой себя — у нее не оставалось времени, чтобы жалеть себя.
Сегодня на Юджина подействовал вечный источник раздражения — ребенок.
Дитя их любви, названное именем брата Моисея — Аарон, что значит «достойный». Прелестный ребенок. Самый красивый мальчик; в округе. Пяти лет от роду, а уже такой милый и вежливый, что любая мама с Восточного побережья гордилась бы его воспитанием.
Аарон.
Гордость и радость Люси, ребенок с картинки, он очаровал, бы самого дьявола.
Это и раздражало Юджина.
— Твой гребаный сын похож на парня не больше, чем ты, — говорил он Люси. — Он и наполовину не парень. Он годится только для того, чтобы сбывать модные туфли да торговать духами. Или чтобы быть проповедником. Тут он подойдет.
Он ткнул в мальчика рукой с обкусанными ногтями и кривым большим пальцем.
— Ты позор своего отца.
Аарон встретил отцовский взгляд.
— Ты меня слышал, парень?
Юджин отвернулся. Большие глаза ребенка глядели так, что его замутило, — не человечьи глаза, собачьи.
— Пусть уберется из дома.
— Да что он сделал?
— Ему ничего не нужно делать. Достаточно того, что он такой, какой есть. Все надо мной смеются, ты это знаешь? Смеются надо мной из-за него!
— Никто не смеется над тобой, Юджин.
— Да смеются же!
— Не из-за мальчика.
— Что?
— Если они и смеются, то не из-за мальчика Они смеются над тобой.
— Закрой рот.
— Все знают, кто ты есть, Юджин. Знают не хуже меня.
— Говорю тебе, женщина…
— Больной, как уличная собака, всегда говоришь о том, что ты видел и чего боишься…
Он ударил ее, как делал уже много раз. От удара потекла кровь, как всегда текла от таких ударов. Люси покачнулась, но первая ее мысль была о мальчике.
— Аарон, — сказала она сквозь слезы боли, — пойдем со мной.
— Оставь этого ублюдка! — Юджин дрожал от ярости.
— Аарон.
Ребенок встал между отцом и матерью, не зная, кого слушать. Глядя на его перепуганное лицо, Люси заплакала сильнее.
— Мама, — сказал ребенок очень тихо.
Несмотря на испуг, его серые глаза смотрели сурово. Прежде чем Люси успела придумать, как разрядить ситуацию, Юджин схватил мальчика за волосы и подтащил к себе.
— Послушай отца, парень.
— Да…
— Да, сэр, — так нужно говорить отцу. Нужно говорить: да, сэр.
Он прижал Аарона лицом к вонючей промежности своих штанов.
— Да, сэр.
— Он останется со мной, женщина. Ты больше не утащишь его в гребаный сарай. Он останется со своим отцом.
Перепалка закончилась, Люси это поняла. Если она будет настаивать, она лишь подвергнет ребенка еще большему риску.
— Если ты сделаешь ему больно…
— Я — его отец, женщина, — усмехнулся Юджин. — Ты думаешь, я причиню вред плоти от плоти моей?
Ребенок был зажат между отцовскими бедрами в положении почти непристойном Люси хорошо знала мужа: сейчас он слишком близок к тому, чтобы впасть в безудержную ярость. Она больше не беспокоилась о себе — у нее есть свои утешения — но мальчик совсем беззащитен.
— Какого черта ты не выметаешься отсюда, женщина? Мы с парнем хотим побыть одни, верно?
Юджин оторвал лицо Аарона от своей ширинки и крикнул ему, белому от ужаса:
— Верно?
— Да, папа.
— Да, папа Конечно, «да, папа».