Книги крови. I–III

Шум прекратился, стало проще пересмотреть факты. Может, действительно громыхал сосед сверху. Правда, не было слышно, чтобы Рейнольдс ходил по квартире.

Гэвин блуждал взглядом по комнате, выискивая, чем бы себя занять, и снова уставился на надгробие, висевшее на стене.

Флавиний-знаменосец.

В идее о том, что твой портрет – пусть и грубо сделанный – вырежут в камне и поставят там же, где покоятся твои кости, было что-то утешительное. Даже если какой-нибудь историк со временем разлучит камень с костями. Отец Гэвина настоял на том, чтобы его похоронили, а не кремировали. «Как же еще, – всегда говорил он, – будут меня помнить? Кто вообще способен подойти к урне в стене и разрыдаться?» Ирония заключалась в том, что никто никогда не ходил на его могилу. За все годы, что прошли со смерти отца, Гэвин бывал там, наверное, всего пару раз. Простое надгробье с именем, датой и банальным посвящением. Гэвин даже не помнил, в каком году умер отец.

Однако о Флавинии люди помнили. Сейчас о нем знали даже те, кто никогда не был знаком ни с ним самим, ни с его жизнью. Гэвин встал и коснулся имени знаменосца – неровно вырезанного «FLAVINUS», второго слова в надписи.

Внезапно грохот повторился, и звучал он еще яростнее, чем раньше. Гэвин отвернулся от надгробия и посмотрел на дверь, ожидая увидеть там вернувшегося с объяснениями Рейнольдса. Но тот все не появлялся.

– Проклятие.

Барабанный бой продолжался. Кто-то где-то был очень зол. И теперь себя уже не обманешь – барабанщик рядом, на этом этаже, в нескольких ярдах. Любопытство настойчивым любовником покусывало Гэвина. Он залпом допил водку и вышел в холл. Шум прекратился, стоило только закрыть за собой дверь.

– Кен? – отважился крикнуть Гэвин. Оклик умер, едва слетев с губ.

Коридор был погружен во тьму, и только в дальнем его конце поблескивал слабый свет. Возможно, из приоткрытой двери. Справа от себя Гэвин нашарил выключатель, но тот не сработал.

– Кен?

На этот раз последовал ответ – стон и шорох то ли покатившегося, то ли перевернувшегося тела. С Рейнольдсом случилось несчастье? Господи, он может лежать без сознания на расстоянии плевка от Гэвина. Нужно помочь. Чего же ноги так неохотно шевелятся? И в паху закололо, как всегда бывало от тревожного предвкушения. Это напомнило ему детские игры в прятки. Охотничий трепет. Почти приятный.

Да по боку приятные ощущения! Разве сможет он уйти сейчас, не зная, что стало с клиентом? Придется идти по коридору.

Первая дверь была приоткрыта. Гэвин толкнул створку, за ней оказалась уставленная книгами спальня-кабинет. Сквозь незанавешенное окно на стол падал свет уличных фонарей. Ни Рейнольдса, ни молотильщика. Слегка успокоившись, Гэвин продолжил исследовать коридор. Следующая дверь – на кухню – тоже была приоткрыта. Света внутри не было. Ладони у Гэвина вспотели, он вспомнил, как Рейнольдс пытался стянуть прилипшие к рукам перчатки. Чего он боялся? Чего-то посерьезней случайного знакомства. В квартире находился кто-то еще. Кто-то с буйным нравом.

Желудок у Гэвина скрутило, когда он заметил на двери размазанный отпечаток ладони. Это была кровь.

Он толкнул створку, но та не поддалась, что-то изнутри мешало. Гэвин сквозь щель протиснулся на кухню. Воздух там смердел то ли от переполненного мусорного бака, то ли от сгнивших овощей. Гэвин провел ладонью по стене и отыскал выключатель. Ожила люминесцентная лампа.

Из-за двери торчали ботинки от «Гуччи». Гэвин осторожно пнул их, и Рейнольдс вывалился из своего укрытия. Похоже, он заполз за дверь, чтобы спрятаться. В его сжавшейся фигуре было что-то от побитого животного. Когда Гэвин прикоснулся к хозяину дома, тот вздрогнул.

– Все в порядке… Это я.

Гэвин отнял окровавленную руку Рейнольдса от лица. От виска к подбородку тянулась глубокая рана, и еще одна, параллельная, но не такая серьезная, пересекала середину лба и носа, как будто его полоснули двузубой вилкой.

Рейнольдс открыл глаза. Ему потребовалась всего секунда, чтобы сфокусировать взгляд, и он тут же сказал:

– Уходи.

– Ты ранен.

– Ради Бога, уходи. Быстрее. Я передумал… Понимаешь?

– Я приведу полицию.

Мужчина практически выплюнул:

– Убирайся отсюда к чертовой матери, ясно? Гребаный педик!

Гэвин поднялся, пытаясь все это осмыслить. Чуваку больно, вот он и ведет себя агрессивно. Не обращай внимания на оскорбления и принеси что-нибудь перевязать рану. Вот и все. Перевяжи рану, а потом уходи. Не нужна полиция? Это его дело. Наверное, не хочет объяснять присутствие симпатичного мальчика в своей перегретой оранжерее.

– Просто дай мне тебя перевязать…

Гэвин вернулся в коридор.

Из-за кухонной двери раздалось: «Не надо», но этого уже никто не услышал. А если бы и услышал, ничего не изменилось бы. Гэвину нравилось не подчиняться. «Не надо» прозвучало бы как приглашение к действию.