Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Следующий день принес плохие новости. Бернис умерла в пятницу рано утром, так и не придя в сознание. Причину смерти до сих пор не установили. В офисе говорили, что она всегда была болезненной — первой среди секретарш простужалась и последней выздоравливала. Был и другой слух, правда, менее популярный — насчет ее личной жизни. Она была довольно привлекательна и весьма неразборчива в выборе партнеров. Не в венерическом ли заболевании, разросшемся до общего заражения, кроется причина ее смерти?

Эта новость, занявшая сплетников, плохо повлияла на общий психологический климат. Две девушки в то утро сказались больными, а за обедом аппетит не пропал, похоже, только у Элейн. Но уж она ела за троих. Она была голодна как волк; казалось, в этом есть нечто патологическое. Но желание есть доставляло удовольствие после стольких месяцев апатии. Когда Элейн оглянулась на унылые лица сослуживцев, она почувствовала острую неприязнь к ним: к их дурацкой болтовне, к их примитивным суждениям, к тому, как они обсуждают внезапную смерть Бернис, словно никогда в жизни не задумывались о подобных вещах и изумились, что такое может случиться.

Элейн знала обо всем получше. В последнее время она часто была на грани смерти: в течение месяцев, приведших к гистерэктомии[11], когда опухоли словно чувствовали, что на них покушаются, и вдруг увеличились вдвое; на операционном столе, когда хирурги дважды отчаивались ее спасти; и вот недавно, в склепе, лицом к лицу с гниющими трупами. Смерть была повсюду. То, что она так неожиданно ворвалась в их милую компанию, показалось Элейн исключительно забавным. Она ела с вожделением, и пусть себе шепчутся о чем угодно.

На вечеринку они собрались в доме Рубена — Элейн, Гермиона, Сэм и Нелвин, Джош и Соня. Это было прекрасно — увидеть старых друзей за одним столом, отбросив ранги и амбиции. Все быстро захмелели; языки, уже развязывавшиеся от общения с близкими людьми, развязались окончательно. Нелвин произнес трогательный тост в честь Элейн; Джош и Соня обменялись язвительными замечаниями по поводу протестантизма; Рубен изобразил в лицах приятелей-адвокатов. Было чудесно, как в старые добрые времена, теперь еще и украшенные воспоминаниями. Кэвенаг не появлялся, и Элейн радовалась этому. Вопреки собственным словам, она понимала, что он потерялся бы в их тесном кругу.

Уже за полночь, когда общая беседа в гостиной разделилась, Гермиона упомянула о яхтсмене. Хотя она была в другом конце комнаты, Элейн услышала знакомое имя вполне отчетливо. Прервав разговор с Нелвином, она направилась, переступая через ноги, к Гермионе и Сэму.

— Я слышу, вы говорите о Мэйбери, — сказала она.

— Да, — ответила Гермиона, — мы с Сэмом как раз отметили, как это странно.

— Я видела его в новостях, — добавила Элейн.

— Печальная история, — отозвался Сэм — То, что случилось.

— Почему печальная?

— Он говорил о Смерти, что была с ним на лодке…

— А потом умер, — закончила Гермиона.

— Умер? — переспросила Элейн. — Откуда ты знаешь?

— Писали во всех газетах.

— Мне было не до газет, — сказала Элейн. — Что же произошло?

— Его убили, — уточнил Сэм — Его везли в аэропорт, чтобы отправить домой, и там все случилось. Убили просто так. — Он щелкнул пальцами. — За здорово живешь.

— Как печально, — вздохнула Гермиона.

Она посмотрела на Элейн, и ее лицо вытянулось в недоумении. Вид Гермионы озадачил Элейн, и тут она поняла — с тем же потрясением, которое она испытала в офисе Чаймза, обнаружив свои слезы, — что улыбается.

Итак, яхтсмен умер.

Когда наутро вечеринка закончилась, когда после прощальных объятий и поцелуев Элейн снова оказалась дома, ее не покидали мысли о последнем интервью Мэйбери. Она вспоминала обожженное солнцем лицо и взгляд, обесцвеченный океанской пустыней, где тот человек чуть не остался навсегда Она думала о странном замешательстве, с каким он рассказывал о своем безбилетном пассажире. И, конечно, о его последних словах, когда его попросили объясниться:

— Наверное, Смерть, — сказал он.

Он не ошибся.

В субботу она встала поздно, не чувствуя похмелья. Ее ожидало письмо от Митча. Она не стала его вскрывать, оставив на камине. Первый снег кружился в воздухе, слишком мокрый, чтобы оставить след на мостовой. Судя по недовольным лицам прохожих, было достаточно морозно. Но Элейн чувствовала, что ей мороз нипочем Хотя квартира не отапливалась, она расхаживала по ней в одном халате и босиком, как будто у нее в животе грелась печка.

После кофе она пошла умываться. Паук уже успел свить паутину на плафоне. Элейн сняла ее и спустила в унитаз, потом снова вернулась к раковине. Раньше, раздеваясь, она избегала смотреть на себя в зеркало, но сегодня ее сомнения словно исчезли. Она сняла халат и критически себя осмотрела.