Книги о семье

Одним из таких людей был некий Франческо Барбавара, приближенный государя, выдающийся по своим способностям и нраву, щедрый, доступный и охотно отвечавший на мою дружбу; ему-то я и стал наносить частые визиты. Он любил поэзию, поэтому я читал ему на память разные стихотворения, и прежде всего поэмы нашего мессера Антонио Альберти. Они очень нравились этому образованному человеку, ибо, как он говорил, им присуще зрелое изящество, тонкость и очарование, как и другим замечательным произведениям наших тосканских поэтов. Так постепенно Франческо привык ко мне и желал оказать мне помощь и содействие в каком-нибудь похвальном и полезном для меня деле. Тогда я открыл ему свои намерения и изложил свою просьбу, и с его помощью получил доступ к герцогу, который радушно и снисходительно встретил меня и внимательно выслушал. Узнав мое имя и происхождение, он произнес с важностью и благородной мягкостью целую речь в таком духе: он не настолько проникся враждебностью к флорентийцам, чтобы не предпочесть соперничеству с ними дружбу[68]; поэтому он не считает, что его притязания несправедливы и недостойны, ибо он стремится в воинской славе и силе оружия, – кои всегда рассматривались как вещи, достойные князя, – не уступать равным себе по весу и могуществу. Он выразил сожаление, что не по его, а по чужой вине он вынужден вынести суждение о доблести, которой, как известно, отличаются наши сограждане, как бы на суд фортуны: небрежение и безрассудство несведущих начальников в делах, решаемых оружием и силой, часто ведут к тому, что могучие и дерзкие гибнут и исчезают. Впрочем, никакие старания и благоразумие так не важны для победы и счастливого окончания войны, как фортуна, поэтому он положил себе ничем не пренебречь и сделать все от него зависящее, дабы чужие убедились, что он больше обязан своей доблести, чем фортуне, а кто встанет на его пути к желанной славе, понял, что лучше дружить с ним в мирное время, чем опасаться его войска. Нашей же семье он желает другого обхождения от сограждан. Так сказал герцог.

Я отвечал ему тем, что показалось мне уместным. Наши сограждане менее безрассудны и неосмотрительны, чем другие свободные народы, и от природы более других склонны к покою, а не к соперничеству, а защита свободы теми, кто ощутил ее вкус, в той же мере достойна, сколь мужественны посягательства на нее со стороны другого государя. Поэтому я придерживаюсь такого мнения, что, безусловно, если наши сограждане благодаря своей доблести заключат с герцогом достойный и прочный мир, то их любовь к родине и оказанные ей услуги будут одобрены всеми, а если судьба отвернется от нас, невзирая на нашу естественную любовь к свободе, люди не осудят наше дело. Впрочем, мой долг, как и любого гражданина, служить отечеству верно, с любовью и старанием, если ему угодны мои советы; но ни мне, ни какому либо другому частному лицу не дано судить, правильны или нет решения республики; нам не пристало настаивать на своих предложениях, противопоставляя себя всем, а подчиняться законам и исполнять их, не гнушаясь никакими трудами и не уступая другим гражданам в доблести и похвальных нравах. И если по неразумию или испорченности тех, кто заправляет общественными делами, с нашим родом Альберти случилось великое несчастье, то мне следует скорее сожалеть об их заблуждении и об ущербе, который несет республика из-за дурного управления, а не помышлять о мщении и не затевать нечто против своего отечества, ибо это было бы все равно что оскорблять своего отца.

Герцогу понравился мой ответ, который он счел достойным имени и славы нашего рода, ибо мы всегда ставили покой и спасение родины превыше всех своих стремлений и интересов. При расставании он оказал мне такую милость, что с этого дня я получал по его распоряжению все необходимое для достойной жизни и продовольствования; нередко он удостаивал меня выслушивать подобные же его речи, великодушные и соответствующие чести для такого государя, причем я возвращался домой всегда заручившись еще большим его расположением и уважением ко мне со стороны всех его приближенных. Приобретя такую силу, я постарался, чтобы и другие представители нашего рода, находившиеся там, испытали на себе щедрость и великодушие герцога. Вы ведь знаете, что мы обязаны насколько можем помогать друг другу добиваться успеха и признания. И более всего потребно обзаводиться дружбой государей, дабы обратить ее на пользу и умножение доброй славы, влияния и уважения своей семьи и близких.

ЛИОНАРДО. Ваши намерения, Пьеро, были благоразумны и похвальны. Ученые люди говорят, что для соединения и удержания вместе двоих между ними должен быть кто-то третий. Поэтому вы избрали своим посредником и, как говорят, наперсником в дружбе того, кто был приближен к герцогу, но не настолько занят, чтобы не уделить вам достаточно времени, а также доступен, щедр и расположен к вам. Но если бы он не стал вашим другом, как вы надеялись, я полагаю, вам пришлось бы обратиться за покровительством с такими же приемами к кому-то другому.