Книги о семье

Эти и многие другие шутливые замечания Буто, которые он, ко всеобщему смеху, сопровождал соответствующими жестами, вызвали живой отклик у Риччардо, Адовардо и Лионардо, людей весьма ученых.

– Все это напоминает мне, – сказал Лионардо, – те философские пиры, которые были описаны Платоном, Ксенофонтом и Плутархом: их участники много шутили и смеялись, но при этом не забывали о благоразумии и мудрости, сохраняя приличие и достоинство.

– Как похвально, – заметил тогда Пьеро Альберти, – это остроумие Буто! Я совершенно согласен с его суждением и сам убедился, что бедность – худший враг дружбы, который опрокидывает все наши планы и начинания. Как вам известно, все мои средства и семейное имущество, когда мы жили на родине, были вложены в имения и виллы. Когда мы потом оказались на чужбине, я решил прибиться к какому-нибудь государю, чтобы укрыться от ненависти и вражды, из-за которых мы лишились наших гражданских прав и подверглись преследованиям, а также чтобы не оставаться на положении изгнанника, сохранить некоторое уважение и позаботиться о своем благополучии. Так я и сделал: как вы знаете, после многих стараний и хлопот я приобрел милость трех величайших в Италии и известных среди всех народов государей. Это были герцог Миланский Джан Галеаццо, король Неаполитанский Владислав и верховный понтифик Иоанн. При этом я имел возможность убедиться, что отсутствие прежних богатств чрезвычайно мне вредило и мешало.

Тут Лионардо сказал: Я полагаю, Пьеро, что богатства очень помогают заручиться милостью других людей, а в особенности государей, которые ценят, не знаю, по своей натуре или обыкновению, только тех, кто может пригодиться им по прихоти или в случае необходимости. Но поскольку государи могут безбоязненно избегать достойных занятий и пребывать в праздности, поскольку они к тому же чрезвычайно преданы наслаждениям и окружены не столько друзьями, сколько льстецами и угодниками, их прихоти обычно похотливы и грубы, и им часто приходится обращаться к богатствам своих подданных и своих состоятельных друзей. И так как приметы богатства гораздо заметнее, чем добродетели, при дворах государей, где достойных людей вообще немного, удача приветствуется больше добродетели, а богатые, наверное, более желанны. Князья не сомневаются в том, что достойным людям будут претить их непохвальные влечения и аппетиты, поэтому они всегда поощряют людей испорченных и предпочитают водить дружбу с теми, кто осторожно и с помощью хитрых уловок угождает им. Впрочем, касательно ваших достоинств, Пьеро, они снискали вам такую известность, славу и любовь, что благодаря вашей честности и добродетели отсутствие достаточного и заслуженного богатства и везения никогда не могло вам помешать.

– Как это? Вы думаете, я соглашусь, – сказал Адовардо, – что заслужить благоволение государя легче с помощью богатств, а не доблести? Разве добродетель может быть настолько скрытой, чтобы ее не распознали и не заметили сильные мира сего? Государи должны тем скорее обращать на нее внимание, что им привычнее видеть вокруг себя богатых, а не достойных людей. Добродетель всегда так ценилась, что ее считали похвальной даже у самого последнего бедняка; ты найдешь скорее множество богачей, отвергнутых за то, что они не украшены честью и добродетелью, чем доблестных и честных людей, которые кому-то неприятны и не дороги. Любой человек, не совсем одичавший и пропащий, настолько дорожит порядочностью, что даже самый невоздержный и высокомерный государь вынужден ее соблюдать и придерживаться благопристойности, не давая воли всем своим неумеренным желаниям. Я иногда изумляюсь тому, что человек, способный исполнить любую свою прихоть, сдерживает и ограничивает себя, только чтобы его не посчитали и не называли порочным. Итак, мы видим, что чуть ли не от природы всякий считает дурным быть и казаться недобродетельным, и поэтому старается избегать пороков, которые отвратят от него людей. Поэтому в других уважают ту же добродетель, которой дорожат в себе. Возможно, те знаки и проявления дружбы, которые выказывают государи, чтобы привлечь к себе богатых и успешных граждан, служат им, чтобы использовать последних. Например, Светоний пишет о цезаре Веспасиане[62], который ставил во главе портов и таможен, и на подобные этим должности своих мнимых друзей, людей хищных и жадных до наживы, как будто созданных для собирания денег. Когда же они раздувались и становились полными, как губка, награбив много средств, он гневался на них и давал ход жалобам на их обиды и злоупотребления, выжимал их досуха и отнимал не только то, что они нажили, но и то что унаследовали от отцов, доводя их до нищеты. Поэтому Веспасиан называл их своими губками. Так в конце концов они узнавали цену этой дружбы, лишившись всего имущества и всех богатств и снискав только всеобщую ненависть и злобу.