Книги стихов

чтобы я в сумраке слиянье с целым

изведал и единое во многом,

чем ты влечешь меня, когда подлогом,

играя, дразнит слишком яркий свет.

Но как с предмета на предмет

перемещающиеся со скуки

глаза поднять? Подумай, разве руки —

не вещи средь вещей, как и лицо,

и пусть кольцо (хоть не секрет:

на пальце у меня все тот же свет)

совсем простое – признак недотроги,

что, если две руки – как две дороги

и в сумраке, быть может, перекресток?

Продвижение

Отчетливей слышны во мне глубины;

при этом даль меж берегами шире,

родней и ближе мне все вещи в мире,

где, кажется, наглядней все картины,

и с Безымянным дни мои едины;

так мысленно под сенью туч свинцовых,

я, спутник птиц, взлетел с ветвей дубовых,

а на пруду средь вод, застыть готовых,

идет ко дну, как рыба, мой порыв.

Предчувствие

Я словно знамя, когда вокруг меня дали.

Чаю ветров, чтоб они меня угадали,

а внизу вещи и среди них потери;

двери закрыты тихо, в каминах тишь.

Окна еще не дрожат, и пыль тяжела.

Но я уже знаю бури, я как море, вдали скала.

Простираюсь, и западаю в себя ради моих же глубин,

и ввергаю себя, так как я один,

в бушующий вихрь.

Вихрь

Вихрем гонимы тучи к ненастью

напастью,

дикой стодневной властью

над единственным днем.

Чувствую, гетман, как был тяжел

твой путь; казаков из родимых сел

ты волей своею вел

к властелину;

твою упрямую шею

ощущаю, Мазепа.

И я захвачен скачкой шальною;

дымится конский круп и подпруга.

Исчезли вещи, скрылась округа,

лишь небеса видны надо мною.

Сумрак небесный глубок и долог,

но и сквозь этот клубящийся полог

небо лучится;

мои глаза – пруды на равнине,

все остальное в них поныне

мчится.

Вечер в Сконе

Как парк высок! Он в сумерках как дом.

Я вышел на равнину, а кругом

простерся вечер. Ветер вместе с ним

и облака… Они всегда иные,

где мельницы маячат ветряные,

медлительные на краю небес.

Я вещь. В Его руке я не исчез,

хотя я меньше всех вещей. Взгляни:

Что это, небо? В синеве одни

теснятся облака. Они все чище,

но также белизна в Его жилище

и седина тончайшая в тени,

в мерцаньи теплом, в блеске красноватом;

все тихим завершается закатом.

Так никнет солнце.

Но ему сродни

и творчески подвижные пороги,

прологи к бытию, его отроги,

высоты дальних гор, где звезды встали,

и настежь вдруг врата в такие дали,

где были разве только птицы…

Вечер

Для вечера одежды как туманы;

переменяют их ему леса;

смотри: с тобою расстаются страны;

та падает, а эта – в небеса;

оставленный, живешь небезупречно,

лишь дом темней, где ты со всеми врозь;

ты даже не уверен в том, что вечно

и что в ночи звездою вознеслось.

Оставленный, в запутанной судьбе,

таишь ты жизнь, чтобы пугливо зрела

в пределах мысли и в границах тела,

то камень, то созвездие в тебе.

Неминуемый час

Тот, кто теперь плачет где-нибудь,

просто теперь плачет где-нибудь,

плачет обо мне.

Тот, кто теперь смеется в ночи,

просто теперь смеется в ночи,

смеется надо мной.

Тот, кто теперь идет где-нибудь,

просто теперь идет где-нибудь,

идет ко мне.

Кто теперь при смерти где-нибудь,

просто при смерти где-нибудь,

тот глядит на меня.

Строфы

Он тот, кто в руки всех и вся берет,

и как песок, сквозь пальцы мир струится,

а сколько королев пред ним роится,

и в мраморе он высекает в белом

красавиц, им даруя королей,

созвучье, оказавшееся телом;

в одном и том же камне жизнь целей.

Он тот, кто в руки всех и вся берет,

играть готовый ломкими клинками;

немало крови в жилах утекло

с тех пор, как наша жизнь – его село;

не думаю, чтобы он делал зло,

но злыми он ославлен языками.

Второй книги первая часть

Инициалы

Всем красоту свою ты вверь

без слов и без расчета.

Молчишь. Но так же, как теперь,

не понесет она потерь

от своего полета.

Благовещенье

Слова ангела

От Бога так же далека,

как все мы далеки,

знай, что свята Твоя рука

всем далям вопреки;

Ты благодатнейшая рань,

Пречистая Жена;

я день в росе, Тебе я дань,

Ты древо. Ты одна.

Сияющие тайники,

как вихрь, я превозмог.

Прости: мы все ученики,

и я забыл урок.

Он словно солнце знающий,

чем живы времена.

Смотри: я начинающий,

Ты древо. Ты одна.

Мои раскинулись крыла,

как в доме потолки;

моя одежда облекла

все в доме уголки,

как веянье в лесной тиши,

при этом не видна.

Я ветер. Мною Ты дыши.

Ты древо. Ты одна.

Все ангелы тревожны так,

предвидя торжество;

и все неосторожны так,

что чают одного.

И торжествуя, и скорбя,

я буду видеть впредь,

чему под сердцем у Тебя

с Тобою вместе зреть.

Ты дверь, в которую войдем

с Тобой наедине;

Ты слух для слов моих со днем,

уже отчетливым в Твоем

тысячепервом сне.

И сам я беспримерного

осуществленье сна.

Бог – свет. Слепит Он верного…

Ты древо. Ты одна.

Три святых царя

Легенда

Когда Господня длань с высот

сквозь отсветы зари

раскрылась, точно спелый плод,

чье семечко внутри,

взошла звезда – смотри! —

чей над пустынею восход

увидели цари.

Так три царя пустились встарь

в путь за одной звездой;

и справа царь, и слева царь,

и здесь, и там земная тварь,

а где-то хлев простой.

И в этот Вифлеемский хлев,

незримый до поры,

на вороном коне воссев,

вез некто, бдительный, как лев,

звенящие дары.

А справа был еще один,

весь в золото одет;

а слева ехал властелин,