Книги Судей

– И что же ты чувствовала?

– Ну… Что наконец-то ты полностью принадлежишь мне, а до всего остального мне нет никакого дела.

– О боже! – внезапно воскликнул он.

– Что такое?

Фрэнк провел лодку через небольшой омут, образованный слабым течением, направил ее к берег, вышел и сел на траву.

– Марджи, дорогая, я хочу поговорить с тобой о совершенно трезвой вещи. Я никоим образом не возбужден и не переутомлен, клянусь тебе. У меня нет ощущения, что с нами произошла или должна произойти какая-то ужасная вещь. Напротив, я абсолютно спокоен и благоразумен. А поговорить с тобой я хочу о портрете. Все это утро я думал, что мне не следует продолжать работу над ним, но я все-таки продолжил… возможно, потому, что портрет насылает на меня какие-то ужасные, зловещие чары. Я твердо уверен, что мне не следует продолжать работу – в этом портрете таится зло. Утром я пришел к мысли, что приношу в жертву наши счастливые дни. Ты, Марджери, – это весь мир для меня, так всегда было, за исключением тех часов, что я провожу в студии, рисуя портрет. Тот самый наш первый день, когда мы приехали сюда и так же катались на лодке, – он сохранился в моем сознании. И я бы хотел сейчас, здесь, на том же самом месте, где мы были так счастливы, поговорить с тобой о том, что мне делать дальше…

– О, Фрэнк, не будь трусом, – сказала растроганная Марджери. – Ты ведь знаешь, что я тоже думаю об этом. Конечно, вся моя жизнь связана только с тобой, но… но… – Она положила руку ему на колено. – Фрэнк, ты ведь не сомневаешься во мне? Для меня ничто в мире не перевесит твою любовь и мою любовь к тебе, но мы должны сохранять здравомыслие. Допустим, у тебя было бы сильное предчувствие, что ты утонешь на обратном пути домой, отправившись в плавание… О, я бы не стала настаивать, чтобы ты вернулся вопреки всему. Но есть и другое. Существует множество вещей, о природе которых мы ничего не знаем, – те же предчувствия, страхи, ужасы, – однако мы будем выглядеть как дети, принимая в расчет абсолютно все из них или позволяя им руководить нами. Поэтому только для твоей, а не для моей пользы я хочу, чтобы ты продолжил работу над портретом. Не знаю, какой еще аргумент привести… Если бы я пошла на поводу у какой-то своей склонности, я бы сказала самой себе: «Избавься от нее, и ты будешь с Фрэнком всегда-всегда».

Фрэнк посмотрел на нее и заговорил с мольбой в голосе:

– Марджери, дорогая, скажи мне, чтобы я избавился от своих дурных склонностей… Пожалуйста, сделай это, а потом ты можешь делать со мной все, что только пожелаешь, – только скажи мне, чтобы я уничтожил портрет!

Марджери безнадежно покачала головой.

– Не разочаровывай меня, Фрэнк. Еще раз повторю: мне ничего не нужно в мире, кроме тебя, но какой смысл в том, если я скажу тебе сделать это? Ты часто возбуждаешься, когда работаешь, всегда расстраиваешься, если считаешь: что-то идет не так. Но это неизбежно, потому что ты художник, и хороший художник. И именно поэтому ты не должен прекращать свою работу. Если я обнаружу хоть какую-то причину сказать тебе, чтобы ты немедленно прекратил, я так и поступлю. Я забочусь о тебе и знаю твои способности, поэтому и говорю, чтобы ты продолжал.

Марджери на мгновение вспомнила ужаснувшее ее выражение на нарисованном лице и на лице ее мужа. Неужели это то, о чем он говорил? Портрет овладевает его сущностью?.. Нет, это слишком фантастично… Она сама не знала, чего боится.

– Сегодня утром… – продолжила она. – Сегодня утром ты выглядел весьма неприятно, когда крикнул, чтобы я отдала тебе палитру и краски.

Фрэнк выглядел озадаченным.

– Что я сделал? – спросил он. – Когда это я кричал на тебя?

– Как раз перед тем, как мы вышли на прогулку. Ты кричал ужасно громко и был похож на безумного Макбета. Именно потому, что я не хочу, чтобы ты был похож на Макбета, я и настаиваю, чтобы ты продолжил работу. Только так ты можешь изгнать Макбета из себя. Твоя фантастическая идея, что над тобой висит риск потерять себя, и была первопричиной всей этой чепухи, а когда ты закончишь портрет, станет ясно, что ты ничем не рисковал, и ты убедишься, что я права.

Фрэнк поднялся.

– Завтра может быть слишком поздно, – сказал он самому себе. – Так ты и вправду говоришь, чтобы я продолжил работу?

– Фрэнк, дорогой, не нужно этой мелодрамы. Ты был таким милым, когда мы плыли на лодке. Все верно – я говорю тебе, чтобы ты продолжил работу.

Фрэнк опустил руки и некоторое время стоял неподвижно. Листья шептались на деревьях, легкие волны стучали о борт лодки. Затем он помог перебраться Марджери в лодку, и они поплыли по течению. Ветер стих, стояла напряженная тишина.

Наконец Марджери не выдержала и рассмеялась. И поймала себя на том, что смех прозвучал странно для ее собственных ушей.

– Я уверена, дорогой, что это один из тех случаев, когда нам следует слушать только биение наших сердец. Но… я так не считаю, когда речь идет о твоем портрете.

Она примирительно улыбнулась, но Фрэнк не ответил на ее улыбку.

Марджери выдержала паузу, потом сказала:

– Давай еще немного покатаемся.