Книги в моей жизни

мелимся на такое слово - Бога. Для себя? Да. Но также и для всех других мужчин и женщин. А особенно для детей этого мира. Достоевский не смог бы жить один - независимо от того, сколь совершенна его жизнь или жизнь мира. Тогда как Уитмен, думаю, смог бы. Но именно Уитмена называют великим демократом. Он и был им, конечно. Был, ибо сумел стать самодостаточным... Какой простор для спекуляций может дать эта мысль! Уитмен всего достиг, а Достоевский лишь бьет кры-лами, чтобы подняться в небеса. Но здесь и речи нет о том, кто кого превосходит, кто выше и кто ниже. Один солнце, второй, если хотите, звезда. Лоуренс где-то говорил о Достоевском, стремившемся достичь луны своего существа*. Типичный для Лоуренса образ. За ним лежит тезис, который Лоуренс стремился утвердить. У меня таких корыстных намерений нет: я принимаю обоих - и Достоевского, и Уитмена - как по сути, так и по форме. Я поместил рядом эти два светила лишь для того, чтобы подчеркнуть некоторые различия. Один излучает, по моему мнению, свет человечности - а его считают фанатиком, неким демоническим существом; от другого исходит холодный свет космоса - и при этом его считают братом всех людей, человеком из самой гущи жизни. Оба они дарили свет, и это самое главное. Достоевский весь страсть, Уитмен весь сострадание. Если хотите, это разница в напряжении. От творчества Достоевского возникает впечатление, что ангел и демон идут рука об руку - они друг друга сопровождают и терпимы друг к другу. В творчестве Уитмена подобных персонажей не найти: здесь человечество предстает таким, как оно есть, а Природа - грандиозной и вечной, здесь дышит великий Дух.

Я часто упоминал знаменитую фотографию Достоевского, которую изучил много лет назад: она висела в окне одной книжной лавки на нью-йоркской Второй авеню. Для меня это всегда будет подлинный Достоевский. Человек из народа, страдавший ради него и вместе с ним. Вечный moujik". И не важно, был ли этот человек писателем, святым, преступником

" "Подобравшийся ближе к солнцу - это вождь, аристократ среди аристократов Или тот, кто, подобно Достоевскому, подобрался ближе к луне нашего небытия" (примеч. автора)

* Русское слово в оригинальном тексте (примеч. перев.).

или пророком. Он поражает своей универсальностью. Что же касается Уитмена, то всем известная его фотография, которую я долго отождествлял с самим его существом, теперь для меня такого значения не имеет.

В книге Поля Жамати об Уитмене* я нашел его фотографию, сделанную в 1854 году. Ему было тогда тридцать пять лет, и он лишь недавно осознал свое предназначение. У него взгляд восточного поэта: я почти готов сказать "мудреца". Но в выражении глаз есть нечто такое, что не свойственно мудрецу, а именно - налет меланхолии. Во всяком случае, мне так кажется. Он еще не превратился в румяного бородатого барда со знаменитой фотографии. Однако это красивое и примечательное лицо, а в глазах затаилось глубокое сомнение. Но, если я осмелюсь судить по одной лишь фотографии, в этих голубых глазах уже есть проблеск отдаленного звездного света. Этот "сокровенный" взгляд, схваченный фотографом, контрастирует с твердой линией губ, которая создает впечатление, будто мир для него - нечто "чуждое", будто он явился с небес или из потусторонней сферы с целью пережить бесполезный для него опыт здесь, внизу. Это странное суждение, я знаю, и подкрепить мне его нечем. Обычная интуиция, вспышка в голове. Но мысль эта преследует меня, и именно она независимо от того, справедливо это или нет - изменила мои представления об Уитмене, о его взглядах на мир и его отношении к миру. И возникает конфликт с тем образом, который я неосознанно хранил, а именно: с образом гениального человека из толпы. Этот новый образ Уитмена запечатлен за шесть лет до начала нашей Гражданской войны, которая была для Уитмена тем же, чем Сибирь для Достоевского. В этом взгляде 1854 года я угадываю его безграничную способность делить страдания своих собратьев: я понимаю, почему он ухаживал за ранеными и почему судьба, говоря другими словами, не вложила ему в руку саблю на поле битвы. Это взгляд ангела-хранителя, который также поэт и провидец.

Поль Жамати. Уолт Уитмен. Париж: Эдисьон Сегер, 1949.

Именно эта фотография (из коллекции Харта Крейна) украшает фронтиспис книги "Уолт Уитмен: Исцелитель ран" в репринтном издании 1949 года (Нью-Йорк: Бодли-Пресс). Первым издателем был Ричард М. Баки, предисловие написал Оскар Карджилл (примеч. автора).

Я могу и дальше рассуждать об этой примечательной фотографии 1854 года - кстати, Жамати не считает ее самой лучшей и отдает предпочтение другой. Я только что разглядывал эту фотографию - дагерротип, послуживший основой для гравюры на стали и украсивший фронтиспис первого издания "Листьев травы". С моей точки зрения, ничего особенного в ней нет - тысячи молодых американцев того времени могли бы сойти за такого Уитмена. Но меня поражает, что один и тот же человек может выглядеть совершенно разным на двух фотографиях, сделанных в одном и том же году!