Книги в моей жизни

Дорогой Леден, я вот что пытаюсь сказать… человека можно лишить человеческого достоинства, если поставить его над другими людьми, если предоставить ему возможность делать то, что человек не должен делать, а именно: судить, казнить и миловать — или же принимать изъявления признательности за благодеяние, которое не благодеяние вовсе, а дарованное любому человеческому существу право. Не знаю, что было труднее выносить — их бесстыдные мольбы или их неумеренную благодарность. Знаю только, что я страшно мучился, что больше всего на свете хотел жить моей собственной жизнью и никогда больше не иметь дела с этой жуткой игрой в господина и раба. Выход я нашел в писательстве и сделал все необходимое, чтобы вновь спуститься в пропасть. Теперь я воистину внизу, а не наверху, как прежде. Сейчас мне приходится выслушивать то, что другие хотят, что считают хорошим или дурным и прежде всего «что почем продается». Но в этой новой роли есть утешительная сторона: занимаясь своим делом, я ни у кого не вырываю изо рта кусок хлеба. Если у меня и есть босс, то он невидим. И я никогда не молюсь ему, как никогда не делал этого для Большого Босса.

И вот теперь, когда мне кажется, что я сделал из себя усердного труженика, что я знаю свое ремесло и могу этим удовлетвориться, когда я смирился даже с постоянной задержкой моих «гонораров», наступает черед разобраться с еще одной грозной букой — Общественным Вкусом. Помните, я говорил, что если бы Уитмен капитулировал в этом деле, если бы он послушался своих советчиков, то воздвигнутое им здание было бы совершенно иным. Некоторые друзья и приверженцы возникают тогда, когда вы плывете в толпе, другие сплачиваются вокруг вас, когда вы находитесь в опасности. Лишь последние достойны наименования друзей и приверженцев. Странно, но единственный вид поддержки, который хоть что-то значит, исходит от тех, кто верит в вас безоговорочно. От тех, кто идет за вами до конца. Малейшее сомнение, малейшее колебание, малейшее отступление — и ваши предполагаемые сторонники становятся вашими злейшими врагами. Абсолютной преданности должно соответствовать полное принятие. Те, кто защищает вас, несмотря ка недостатки, в конечном счете работают против вас. Когда вы сражаетесь за какого-нибудь человека, то должны брать его целиком: он должен быть таким, какой он есть, и любые сомнения недопустимы.

(Произошел перерыв в тридцать шесть часов. Нить оборвалась. Но я вернусь через черный ход…)

Когда просветленная личность возвращается к миру, когда ее видение наконец приспосабливается к тому взгляду на мир, который всегда был присущ обычному смертному, зрачки расширяются, углубляются и светлеют. Нужно время, чтобы приспособиться вновь, чтобы опять увидеть в горах горы, в реках — реки. Ты не только видишь, что видишь, ты видишь дополнительным зрением. Это сверхзрение обнаруживает себя безмятежностью взгляда. Я бы сказал, что рот также выражает это сверхзрение. Он не бывает твердо и плотно сжат — губы всегда остаются слегка приоткрытыми. Эта безмятежность губ означает отказ от бесполезной борьбы. В сущности, все тело дышит радостью освобождения. Чем больше оно расслаблено, тем больший от него исходит жар. Все существо становится раскаленным.

Мы знаем, как был поражен Бальзак, когда прочел у Сведенборга о том, что бывают «одинокие» ангелы. Нет сомнений, это потрясающее высказывание. А разве не сказал Уитмен, что «раньше или позже мы придем к единственной, одинокой душе»? Да, возможно, мы вернемся к основам, к той точке пересечения орбит, которая извечна как в человеке, так и в Боге. И если при встрече с подобными людьми у нас возникнет впечатление…

(Еще один перерыв в тридцать шесть часов — крайне неприятный, поскольку я забыл ту мысль, которую собирался высказать. Но она, конечно, вернется. Сегодня уже 15 мая!)

Все же, несмотря на досадные помехи, некоторые фразы застряли у меня в подсознании, и в них ключ к утраченной мысли. Одна из них звучит так: «Il faudra bien qu’un jour on soit l’humanité»[155] (Жюль Ромен). А вторая (моя) так: «Червь в яблоке. Следите за червем!» За ними следует команда отыскать предисловие к книге «Взгляд назад (от 2000 к 1887 году)», которое написал сын Эдварда Беллами^{95}. Книга эта — я не могу найти издание с предисловием сына — разошлась неслыханными тиражами и почти сравнялась с Библией[156]. Переведена была уж не знаю на сколько иностранных языков. Сейчас о ней почти никто не помнит. Но несколько строк Беллами достойны того, чтобы их процитировать: «Долгая и тяжкая зима человеческого рода завершилась. Начинается его лето. Человечество вылупилось из куколки. Впереди небеса». Эти слова были написаны, когда девятнадцатый век еще не закончился — ровно за пять лет до смерти Уитмена. И не слишком много времени отделяет их от слов Уитмена: «Стихи о жизни — великие стихи, но должны быть и стихи о смысле жизни, заключенном не только в ней самой, но и за ее пределами».