Книги Великой Альты

Пинта и Скада поведали об ужасах Ниллского хейма, стараясь не слишком сгущать краски, - бледность Дженны пугала их. Амальда и Саммор выслушали рассказ, не прерывая, и все пятеро надолго умолкли - что можно было сказать в утешение? Они позаботились о том, чтобы дети ничего не услышали, а Петра вовсю щебетала, развлекая малышей.

В конце концов, южная дорога свернула в лес, и Саммор со Скадой исчезли, а Дженна и Амальда понесли Пинту дальше. Они молчали и утром, собрав детвору под скалой и поместив Пинту посередине. Все улеглись спать у подножия Высокого Старца, чей бородатый лик смотрел на них сверху дотемна.

Дети проголодались, и некоторые стали жаловаться, несмотря на уговоры и нескончаемые песни Петры. Девочки обессилели от долгого перехода, и Амальда с Дженной стали брать самых маленький себе на плечи, а на носилках у Пинты лежало сразу по несколько младенцев. Таким-то образом маленький отряд из тридцати шести человек утром пятого дня подошел к воротам Селденского хейма, сопровождаемый двумя молчаливыми дозорными, - те не задавали вопросов, чтобы не задерживать путниц еще больше.

Ворота открылись сразу - детей в хейм пускали без промедления, - и женщины сгрудились вокруг, принимая девочек в теплые объятия. Затем путешественниц повели на кухню - кормить.

Дженна знала, что бани в хейме топятся чуть ли не весь день, и уже предвкушала прикосновение горячей воды к своему усталому телу. Она обняла Петру за плечи.

- Пошли, моя правая рука, - надо подкрепиться горячим жарким и искупаться, прежде чем предстать перед Матерью. - Она сказала это шутливо, хотя при этой мысли у нее свело живот, и с удивлением увидела слезы на глазах Петры.

- Ведь теперь все хорошо, Анна? - шепотом спросила девочка.

- Да, все кончилось хорошо, благодаря твоим заботам.

- Богиня улыбается, - сказала Петра, словно эхо шестипалой жрицы.

Дженна отвернулась и прошептала тихо, чтобы Петра не слышала:

- Богиня смеется, и я не знаю, нравится ли мне этот смех.

- Что ты сказала?

Дженна вместо ответа повела Петру в кухню, где Дония поставила перед ними две миски дымящегося жаркого и толсто нарезанный хлеб с маслом и вареньем из морошки.

* * *

Амальда никому не позволяла расспрашивать их, пока они ели, а потом отнесла Пинту к лекарке. Кадрин осмотрела плечо и спину Пинты, пока та поглощала вторую порцию жаркого.

- Хорошая работа, - сказала Кадрин, по обыкновению плотно сжав губы. Рука не откажет тебе, что часто случается при повреждении мышц. Только начинай упражнять ее как можно раньше.

- Когда? - спросила Пинта.

- Я скажу когда - и это будет раньше, чем захочется тебе или твоей руке. Будем работать над ней вместе. - Пинта кивнула. - Но шрам останется большой, предупредила Кадрин.

- Я буду вести счет твоим рубцам, Марга, - улыбнулась Амальда. - Шрамы воительницы - это лицо ее памяти, карта ее мужества.

Пинта, поколебавшись, сказала матери:

- Я больше не воительница, Ама. Я видела столько смертей, что достало бы на двадцать воинов, хотя моя рука поразила лишь одного, да и того только в бедро. И все же я принесла ему смерть, как если бы во мне таилась какая-то зараза.

- Но как же... - побледнела Амальда.

- Я приняла решение, Ама. Не принимай это как укор, но в Сестринскую Ночь я скажу, что хочу воспитывать детей, как Марна и Зо. У меня это хорошо получается, и мои услуги не будут лишними, раз в хейме появилось столько новой ребятни.

Амальда хотела сказать что-то, но Кадрин удержала ее:

- Не надо, Амальда. Есть шрамы, которых мы не видим, и заживают они медленно, а то и вовсе не заживают. Я знаю. У меня самой есть такие.

- Ты устала, дитя, - кивнув, сказала Пинте Амальда.

- Да, матушка, устала, но не поэтому так говорю. Видела бы ты их, всех этих красивых, сильных женщин Ниллского хейма - сестер, что лежали плечом к плечу. Дженна поставила мою койку между кухней и залом, чтобы я могла проститься с ними. Она сказала - и эти слова навсегда останутся со мной, - что мы должны запомнить их. Ведь если мы забудем, то будет так, ровно они погибли напрасно. Сестры, плечом к плечу. - Пинта отвернулась, глядя в стену, словно видела что-то на ней, отстранила от себя миску и заплакала.

Амальда села к ней на постель, гладя ее кудрявую голову.

- Как скажешь, сердце мое. Как скажешь, дитя, которое я носила под сердцем. Ты всегда была упрямицей. Успокойся и усни. Все хорошо.

Пинта обратила к ней полные слез глаза.

- Нет, Ама, ты не понимаешь. Никогда мне уже не будет хорошо - вот в чем беда. Но я посвящу свою жизнь тому, чтобы оберегать маленьких, - пусть они не испытают того, что испытала я. Ох, Ама... - Пинта села и обняла мать, несмотря на боль в спине, - крепко, словно навеки.

ПЕСНЯ

Баллада о Белой Дженне

Волны стонали, ревел прибой,

Тридцать и три отправились в бой.

Стрелы остры, а рука легка

Сестры пошли против злого врага.

Светлой ведомые Дженной.

Сияла луна, пылали костры,

Духом крепились тридцать и три.

Дженна вскочила на груду камней,

"Сестры, - вскричала, - бейтесь смелей.

Во имя Великой Альты!"

Кровь перед битвой - жарче вина.

Тридцать и три стоят, как одна.

Дженна клянется: "В последнем бою