Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Но Литтелл сочинил. Придумал. Подслушал. Не знаю, что сделал, но вот эта книга есть.

Не обязательно даже ссылаться на невыносимую зрелищность массового расстрела в Бабьем Яру, описанного Литтеллом, или других акций на Украине и Северном Кавказе – там вообще все соткано из точных зарисовок, которые могли сохраниться лишь в памяти очевидца.

Вот Ауэ едет в Сталинград и на одном из полустанков становится свидетелем того, как русский мужик, подыгрывая себе на аккордеоне, поет немцам «Ой ты Галю, Галю молодая…»: «Все на перроне замерли и с удивлением смотрели и слушали, красота незатейливой мелодии заворожила даже тех, кто только что с руганью отгонял его. От деревни по тропке гуськом спускались три толстые колхозницы, вязаные белые шерстяные платки закрывали лица, как треугольные маски. Аккордеонист загородил им дорогу, они, плавно покачиваясь, обходили его, как лодочки утес, а он, не прерывая песни, пританцовывал вокруг них».

Понимаете, если аккордеониста еще можно выдумать, то этих колхозниц, обходящих играющего (а он, не прерываясь, пританцовывает вокруг них), надо было увидеть – это берется только из жизни. Какую по счету жизнь живет родившийся в 1967 году в США Литтелл, дьявол его разорви?

Вообще с точки зрения чисто литературной (хотя с этой точки зрения о книге хочется говорить меньше всего) – там невероятное количество находок. Какие типажи! Какие мизансцены! Главы именуются теми или иными музыкальными терминами («Токката», «Менуэт», «Жига») – и это любого размышляющего о романе подталкивает к мысли о том, насколько сильно оркестрована книга. То есть перед нами всего лишь (ха, всего лишь…) слова в определенной последовательности – но Литтелл умеет создать ощущение то симфонической мощи, то джазового вихря, то почти уже тишины.

Знаете, в чем, как мне кажется, разница между великой литературой и плохой литературой? Плохая литература – меньше, глупее и пошлее, чем жизнь. Великая литература, – больше, чем жизнь. Больше, умнее и точнее, оттого что выхватывает и освещает самые главные закономерности и смыслы бытия. Проще говоря, великая литература что-то догадывается про Бога (я осмысленно построил эту фразу неправильно – так точней), а плохая литература не знает Бога вовсе.

«Благоволительницы» – величественная картина то ли Божьего гнева, то ли Божьего попущения.

Как ни странно, поначалу создается ощущение, что это роман воспитания. Книга написана по-французски – и наследие Руссо и Вольтера здесь очень сильно.

Из семьи главного героя, когда тот еще был ребенком, ушел отец. Мальчик все больше ненавидит мать, а фигуру отца, которого совсем не помнит, мифологизирует. Еще у него странные, полные эротизма отношения с родной сестрой. Мать отдает его в интернат. Там однажды ставят «Электру» Софокла, и, так как в интернате учатся только мальчики, ему достается играть главную роль. Он вспоминает: «Когда представление завершилось… я рыдал: резню во дворце Атридов я воспринимал как кровопролитие в моем собственном доме».

Позже это кровопролитие он свершит сам, но пока Максимилиан растет.

«В лесу я раздевался догола, пробирался сквозь деревья и огромные папоротники, ложился на покрывало из сухих сосновых игл, с наслаждением ощущая их легкие уколы. Мои игры не имели ярко выраженного эротического характера, я был мал и сексуального возбуждения испытывать еще не мог, но весь лес превратился для меня в эрогенную зону, огромную кожу, такую же чувствительную, как моя голая детская кожа, покрывавшаяся мурашками от холода».

Психика чувствующего, безусловно одаренного подростка понемногу расшатывается – и через какое-то время мы видим перед собой молодого человека с изуродованным мозгом, тайного гомосексуалиста, при помощи мужеложства пытающегося избыть или, напротив, расшевелить свои воспоминания о кровосмесительной связи с сестрой, случившейся в юности.

Здесь могут появиться претензии, что, взяв в качестве главного героя сексуального извращенца и убийцу своих ближайших родственников, Литтелл будто бы выводит сам фашизм из поля нормальности – в итоге создается ложное ощущение, что это не благонравные буржуа устроили ад мировой войны (а это они устроили), но сборище маньяков.

Однако тут есть несколько «но».

Уже в самом начале романа Литтелл рассказывает, откуда набирали людей в СС. «Кериг занимался конституционными вопросами… Фогг раньше работал в регистратуре… Что касается штандартенфюрера Блобеля… ходили слухи, что он бывший архитектор». И далее: «Большинство унтер-офицеров и солдат происходили из нижней прослойки среднего класса: лавочники, бухгалтеры, секретари канцелярий».

Стоит вспомнить и сделанную вошедшими в Германию красноармейцами надпись, «наспех намалеванную на табличке, висевшей на шее крестьянина, которого привязали на приличной высоте к дубу; кишки, вытекшие из раны на животе, уже наполовину съели собаки. “У тебя был дом, коровы, консервы в банках. Какого черта ты приперся к нам, придурок?”»

В конце концов, сам Ауэ (а это от его имени ведется повествование) во вступлении к роману уверяет: «Уж поверьте мне, я такой же, как и вы!»