В Египте, покарав Египтян, Бог сделал так, что смерть миновала жилища Его народа. Если Иисус и в самом деле был Мессией, как думал я какое–то время, и как до сих пор верил Никодим, какой же будет Божья кара? И какая остается для нас надежда, что Бог вмешается?
Ночью мне приснился Иисус. Я снова видел Его глаза. Он смотрел на меня и ждал, как в день, когда уходил из Храма. Когда я проснулся, город был тих и темен. Сердце мое тяжело стучало. Я чувствовал: что–то носится в воздухе.
— Я есмъ путь и истина и жизнь, — говорил Иисус. Утверждение Бога или слова безумца? Теперь я не знал.
Путь был потерян, истина — заглушена, надежда на жизнь, которую нес Иисус, умерла вместе с ним.
Казалось, все кончено.
— Ты давно не даешь себе отдыха, Сила, — в дверях стоял Епенет. — Когда мы попросили тебя записать свою историю, вовсе не подразумевалось, что ты должен превратиться в ее раба.
Сила вложил перо в футляр и подул на последние написанные им буквы.
— Я заблудился в прошлом.
— Это путешествие тебя утешило?
— Не особенно. — Он аккуратно скатал свиток. Мышцы затекли, болела спина. Он встал, потянулся. — Я был глух и слеп.
— И Христос отверз тебе уши и очи. Идем, друг мой. Прогуляемся вместе в саду.
Под солнечным теплом скованные напряжением плечи Силы расслабились. Он полной грудью вдыхал морской воздух. По саду порхали птицы, с шумным шорохом крыльев взлетая вдруг из укромных насиженных мест. Здесь он чувствовал себя в безопасности, будто за тысячу миль от Рима, от арены, от обезумевшей орущей толпы, — и все же недостаточно далеко, чтобы убежать от воспоминаний о случившемся там.
— О чем ты писал сейчас?
— О смерти Христа.
— Все отдал бы за то, чтобы увидеть Его лицо — хоть на миг.
Сила внутренне содрогнулся, подумав о потерянных годах, которые мог бы провести подле Иисуса.
— Что в Нем запомнилось тебе больше всего?
— Глаза. Когда Он смотрел на меня, я знал, что Он видит все.
Епенет ждал продолжения, но Сила вовсе не собирался удовлетворять любопытство римлянина, — что же такое это «все».
— Ты тоскуешь по Иерусалиму, Сила?
На этот вопрос ответить было довольно несложно.
— Иногда. Но не по нынешнему Иерусалиму. По тому, каким он был когда–то. — Да правда ли и это? Разве он тосковал по тем далеким дням, еще до пришествия Христа? Нет. Он тоскует по
— У тебя там родные?
Пусть Господь всегда призывает туда проповедующего, чтобы дверь овчарни не затворилась перед Его народом.
— Может, ты вернешься.
Сила хмуро улыбнулся.
— Я бы предпочел, чтобы Бог призвал меня в небесный Иерусалим.
— Призовет. Когда–нибудь. Мы все молимся, чтобы твое время не настало так скоро.
Есть молитвы, которыми лучше не молиться, —
— Останься я в Риме… Может, я уже был бы там. — Пожалуй, ему надо было остаться.
— Божья воля была, чтобы ты оказался здесь, Сила.
— Эти свитки драгоценны. Их необходимо сохранить. — Он остановился у фонтана, плеск воды действовал на него успокаивающе. — Мне бы сидеть и делать их копии, а не расписывать свои злоключения.
— Нам нужны свидетельства таких, как ты — тех, кто ходил с Иисусом, слышал Его учение, видел чудеса.
— Это не про меня. Я же говорил. Я уверовал слишком поздно.
— Но ты был при этом.
— В Иудее. В Иерусалиме. Однажды в Галилее. В Храме.
— Напиши, что помнишь.
— Помню скорбь. Помню радость при виде воскресшего Иисуса. Помню, как изгладились мой стыд и чувство вины. Помню сошествие Святого Духа. Помню тех, кто служил Христу и за это принял смерть. Их было столько, что я потерял им счет. Мои лучшие друзья уже с Господом, и я чувствую… — он стиснул и разжал кулаки.
— Зависть?
Он резко выдохнул воздух.
— У тебя слишком зоркий глаз, Епенет. — Он жалел, что сам не в состоянии сохранить подобную ясность взгляда, ощущая, как барахтается в тине собственных переживаний. — Меня переполняют
— Ты не Бог, ты человек.