Книжные магазины

Согласно этому делению, предложенному Рольфом Энгельсингом, интенсивный читатель имел дело с ограниченной совокупностью книг, которые он читал и перечитывал, запоминал и декламировал, слушал и знал наизусть, передавая следующим поколениям. Такой способ чтения нес на себе сильный отпечаток сакральности, подчиняя читателя авторитету текста. Экстенсивный читатель, появляющийся во второй половине XVIII века, очень от первого отличается: он читает множество книг, новых, преходящих, поглощая их жадно и быстро. Он смотрит на них отстраненно, критическим взглядом. Так на смену общинному, уважительному отношению к написанному пришло чтение непочтительное и непринужденное.

После сотен лет текстуальности наш способ чтения, неотделимый от экранов и клавиатур, представляет собой интенсификацию этого расширения на информационных и познавательных аудиовизуальных платформах и ведет к политическим последствиям. Утрата способности концентрироваться на одном-единственном тексте подразумевает обретение яркого спектра, иронической и критической отстраненности, способности связывать и истолковывать единовременные явления. Тем самым она означает освобождение от властей, которые сковывают чтение, десакрализацию деятельности, которая на настоящем этапе эволюции человека уже должна быть почти что естественной: читать – это все равно что ходить, дышать, это что-то, что мы делаем не задумываясь.

В то время как приверженцы апокалиптических сценариев снова и снова повторяли заезженные доводы, ссылаясь на уже не существующие миры, вместо того чтобы признать, что постоянные изменения суть неизменный двигатель Истории, книжные магазины Fnac заполнялись видеоиграми и телесериалами и многие книжные запускали в продажу брошюры, посвященные видеоиграм и телесериалам, наряду с электронными книгами и устройствами для их чтения. Потому что, когда тот или иной язык перестают считать модой или веянием, он становится ведущей тенденцией и, вероятнее всего, испытает процесс художественного усложнения, который в конце концов приведет его на полки книжных магазинов и библиотек и в музейные залы. Как культурный продукт. Как художественное произведение. Как товар. Презрение к возникающим языкам и к мейнстриму довольно распространено в мире культуры, где, как и в других сферах, господствуют мода, эго и экономика. Бо́льшая часть книжных, которые я упоминаю в этой книге, культивируют представление о некоем сообществе, классе, все еще остающемся уделом меньшинства, хотя, к счастью, уже миллионы и миллионы человеческих существ получили к нему доступ. Мы являемся расширенной версией тех избранных людей, которых Гёте увидел в итальянской книжной лавке. Это представление, как и все прочие, определенно укоренено в экономике, пусть и кутается в одежды более или менее элитарного образования. Нам не следует обманываться: книжные магазины – это культурные центры, легенды, места для бесед и споров, где завязывается дружба и даже рождается любовь, отчасти под влиянием их псевдоромантического наследия. Пусть их возглавляют читатели-дилетанты, любящие свою работу, или же интеллектуалы, издатели и писатели, осознающие себя частью истории культуры, в первую очередь это все-таки торговые предприятия. И их владельцы, зачастую являющиеся харизматичными книготорговцами, вынуждены выступать и в роли руководителей, выплачивающих зарплаты своим сотрудникам и следящих за соблюдением их трудовых прав, в роли боссов, менеджеров, предпринимателей, блестяще разбирающихся в лазейках трудового законодательства. Один из самых эмоциональных и искренних текстов, собранных в «Улице Одеон», как раз связывает свободу с покупкой книги: