Книжные магазины

Юлиус Роденберг о маленьком читальном зале в пассаже Оперы: «Какой уютной представляется мне в воспоминании эта маленькая полутемная комнатка с ее высокими рядами книг, зелеными столами, рыжеволосым сотрудником (большой любитель книг, он всегда читал романы вместо того, чтобы подавать их другим), с ее немецкими газетами, которые радовали сердце немца каждое утро (за исключением Kölnische Zeitung – она появлялась в среднем раз в две недели). А если вдруг в Париже появлялись новинки, то узнавать о них было лучше всего здесь – тут мы их и слушали».

Салоны, читальные залы, кружки, кафе или книжные магазины роднит между собой их близость к домашним очагам или политическим ячейкам, где циркулирует информация, отмечает в романе «Путешественник века» Андрес Неуман, который, кстати, писал, что книжные магазины – это «мимолетные домашние очаги». Зарубежная и местная пресса ведут диалог в экстерриториальных умах путешественников и изгнанников, чьи перемещения из одной европейской столицы в другую заменили собою гран-туры[30]. Европа превращается в большое пространство, по которому движутся книги, производимые промышленными методами; этот процесс сопровождается расширением сетей книжных магазинов, увеличением числа историй с продолжением, ставших основной коммерческой формой романа, быстрым ростом числа грамотных людей и преобразованием континента в запутанный клубок железных дорог. Тогда же складываются институты, отслеживающие производство и реализацию издательской продукции. Например, в Германии, как напоминает нам Свен Даль, в 1825 году была создана Ассоциация книготорговцев, двадцатью тремя годами позже добившаяся отмены цензуры. В 1870 году эта Ассоциация сумела настоять на введении во всей стране нормы, согласно которой авторские права сохраняют свою силу в течение тридцати лет после смерти автора. К этому времени уже сложилась система реализации и оптовых торговцев, выступавших в роли посредников. Как и прочие потребительские товары, книги также подчиняются нормам трудового законодательства, прихотям конкуренции, рекламы или скандала.

Неслучайно два крупнейших литературных скандала XIX столетия произошли одновременно и в одном и том же месте – Париже (вынесем за скобки Оскара Уайльда, который, кстати, умер в бедности также во французской столице). Процессы 1857 года по делам об оскорблении морали и нравственности против Шарля Бодлера за его шедевр, поэтический сборник «Цветы зла», и Гюстава Флобера за замечательную «Госпожу Бовари» – прекрасный повод для того, чтобы поразмышлять об изменениях, происходивших в книжном деле и в истории литературы. И поискать ответы на вопросы о том, до какой степени писатель несет ответственность за то, что пишет? А если речь идет о вымысле?

Законна ли цензура в демократическом обществе? Насколько может повлиять книга на человека? Какова юридическая связь издателя с книгой? А типографа, распространителя, продавца? Вопросы такого рода возникали и раньше: в 1747 году Дидро судили по обвинению одного приходского священника за «Письмо о слепых» и заточили в Венсенский замок, пока книготорговцы, объединившись, не добились его освобождения под тем предлогом, что если проект «Энциклопедии» застопорится, то главным пострадавшим окажется национальная промышленность. В «Происхождении рассказчика», собрании протоколов обоих судебных процессов XIX века, Дэниэл Линк разъясняет название собственной книги: «Оно связано прежде всего с (современным) понятием автора: его появление (на месте преступления), одновременное исчезновение и то, как ответственность (уголовная и этическая) позволяет связать определенные формулировки с определенными именами собственными». Бодлер проиграл процесс (был оштрафован и вынужден убрать из сборника шесть стихотворений), Флобер выиграл. Протоколы свидетельствуют, что главным героем обоих процессов был прокурор Эрнест Пинар. Что любопытно, именно в проигранном им процессе он показал себя великолепным литературным критиком. Ему мы обязаны тем толкованием жанра романа, которое преобладает и по сей день. Любой читатель – критик, но лишь те, кто так или иначе придают общественной огласке свое мнение о прочитанном, превращаются в литературных критиков. Пинар стал им по праву, и протоколы процесса – тому доказательство.