Книжные магазины

Я пытаюсь обращаться с книгами так, как они обращаются со мной, то есть как человек с человеком. Книги – это либо люди, либо ничто. <…> Когда пытаются извлечь практическую пользу из литературы, она начинает чахнуть, сжиматься и умирать. Книжный магазин – это то бесплатное и идеальное место, которое ни для чего не может быть полезным.

Клод Руа. «Любитель книг»

6. Восточный книжный?

Иногда я готов дать что угодно, чтобы понять их. И надеюсь, что однажды смогу воздать должное этим странствующим рассказчикам. Но не понимать их было забавно. Для меня они оставались анклавом старой, нетронутой жизни.

Элиас Канетти. «Голоса Марракеша»

Где заканчивается Запад и начинается Восток?

У этого вопроса ответа, разумеется, нет. Вероятно, когда-то он был: во времена Флобера, быть может, или намного раньше, в эпоху Марко Поло, или совсем уж давно, при Александре Македонском. Но и мышление Древней Греции, из которого выросло западное, формировалось в тесном диалоге с философиями, рожденными на других берегах Средиземноморья, и таким образом уже содержало в себе абстракцию под названием Восток, несмотря на отрицавшие это позднейшие трактовки. Однако где-то эта глава должна начаться, как предыдущие начинались в Афинах или в Братиславе, и начнется она в Будапеште – одном из тех городов, что, подобно Венеции, Палермо или Смирне, словно плывут меж двух миров, скорее ведущих беседу, чем противоборствующих друг другу.

Как-то летом в начале 2000-х я блуждал по городу, и мое внимание вдруг поглотила расписанная вручную деревянная шкатулка, казавшаяся совершенно бесполезной, потому что ее нельзя было открыть. Зеленый деревянный куб, украшенный филигранью, продававшийся в числе других сувениров на одном из лотков на набережной Дуная. У шкатулки, разумеется, имелась крышка, но не было замка. Продавщица подождала некоторое время и, увидев, что я совершенно отчаялся, вертя в руках герметичный предмет, подошла ко мне со словами «It is a magic box»[43]. Движения ее пальцев переместили незакрепленные детали на деревянной основе, и те расступились, обнажив замок и щель, в которой был спрятан ключ. Эта хитрость восхитила меня, что продавщица сразу же поняла. И тут начался торг.

Противопоставленность запрошенной цены и торга можно было бы считать одной из осей поляризации между Западом и Востоком. Другая ось – материальность и изустность. Эти зыбкие, неформулируемые антитезы способны тем не менее прояснить такие понятия, как «западный читатель» или «восточный книжный». На площади Джемаа-эль-Фна в Марракеше библиотека нематериальна и недоступна для того, кто не знаком с местными наречиями: заклинатели змей, продавцы мазей, сказители с помощью завораживающих жестов и дощечек с изображениями человеческих тел или с нарисованными картами выстраивают в воздухе рассказ, тебе не понятный. В «Голосах Марракеша» Канетти связывает это непонимание с некоторой ностальгией по образу жизни, исчезнувшему в Европе, более домашнему, уделяющему больше внимания изустной передаче знания. Безусловно, есть мудрость и великая ценность в устных традициях, которые стекаются на эту пыльную площадь, слегка напоминающую караван-сарай и каждый вечер превращающуюся в огромный, гостеприимный двор с дымящимися блюдами. Но ее идеализация чревата упрощениями и клише относительно арабского и азиатского мира, свойственными нам, так называемым людям Запада. Как тот снимок египетского книготорговца, который я сделал в одной деревушке на берегу Красного моря. Потому что арабский и азиатский миры – это миры каллиграфии и книги, древнейшей и могучей текстуальности, доступной нам разве что частично – при помощи перевода.