Книжные магазины

Что я сделал первым делом, приземлившись в Йоханнесбурге в сентябре 2011 года? Разумеется, спросил, какой книжный в городе лучший. Попасть туда я смог лишь в последний день, когда по дороге в аэропорт попросил таксиста остановиться и дать мне достаточно времени, чтобы с ним ознакомиться. Это был Boekehuis, специализирующийся на литературе на африкаанс, – единственный из известных мне книжных магазинов, который занимает целую виллу, окруженную садами и защищенную стеной и сторожевой будкой. В здании, построенном более ста лет назад в колониальном стиле, некогда жила дочь Брэма Фишера, активного борца с апартеидом. Камины заделали, но домашняя атмосфера здесь сохраняется, кафетерий – своего рода оазис, а на коврах в детском отделе по выходным рассказывают сказки. Теперь, когда я уже собрал необходимую мне библиотеку и могу хранить нужные книги в планшете, я покупаю во время поездок только те, что могут быть мне действительно полезны, те издания, которые нелегко найти в моем городе и которые я действительно хочу прочитать. Поэтому в Boekehuis я ничего не купил. Как и в The Book Lounge, лучшем книжном Кейптауна.

В чемодане у меня был «Богомол обыкновенный» Андре Бринка. В этом романе рассказана реальная история, случившаяся на заре существования страны, – история задиры Купидона Таракана, превратившегося в пламенного миссионера и испытавшего на своей черной шкуре конфликты, которые будут раздирать Южную Африку в дальнейшем. Как «Истинная история шайки Келли», так и различные книги Кутзее построены по одной и той же схеме – найдена и переписана рукопись, текстуальное свидетельство прошлого. Обращение к истокам родной, смутной истории родины – у истоков творчества самого Кутзее-романиста. «Вьетнамский проект», первая часть его дебютной книги «Сумеречная земля», начинается так: «Меня зовут Юджин Дон. Я ничего не могу с этим поделать. Итак, я приступаю». Вторую, «Рассказ Якобуса Кутзее», в которой Дж. М. Кутзее выступает в роли переводчика, открывает фраза: «Пять лет назад Адам Вийнанд, Ублюдок (тут нечего стыдиться), сложил пожитки и отправился пешком в край племени корана»[86]. Незадолго до поездки в Южную Африку я прочитал «Лабораторную эстетику» Рейнальдо Ладдаги – одну из тех немногих хороших книг-исследований вроде «Мировой республики литературы» Паскаль Казановы, где автор не сосредоточивается на конкретном языке или географической области, а пытается изобразить карту мира, потому что литературу невозможно понять, цепляясь за изжившие себя границы. В отличие от предыдущих книг Ладдаги, рассказывавших о латиноамериканской литературе, в новом произведении он связывает близкий мне поток современной литературы (Зебальда, Сесара Айру, Серхио Хейфеца, Джоан Дидион, Марио Левреро, Марио Бельятина) с другими сферами современного творчества, такими как музыка или визуальные искусства. Одна из глав высвечивает аспект «Бесчестья», прежде не замеченный мною, несмотря на неоднократные возвращения к этому роману Кутзее. Дэвид, главный герой, на всем протяжении книги пытается сочинить оперу, историю Байрона в Италии. И вот он настраивает аккорды на старом банджо своей дочери и думает, сидя в старом кресле под пляжным зонтиком, может ли умирающая собака издать жалостный гортанный хрип, необходимый его произведению, а перед ним, насколько хватает взгляда, расстилается Черная, непонятная Африка, которая не изъясняется на английском и которой неведомы легенды и языки старушки Европы. Таков безрадостный финал «Бесчестья». В этом сочинительстве, захватывающем Дэвида на протяжении всего романа, полагает Ладдага, таится семя всех последующих книг Кутзее: страницы, написанные на скудном материале вроде заметок, дневников, интервью и писем, лишенные авторитета литературности; неудачные эссе, попытки настроить музыку, которая не может быть возвышенной; страницы, на которых различные альтер эго автора появляются на сцене, отражая его неспособность представить в XXI веке законченный идеальный рассказ.