Книжные тайны, загадки, преступления

Ганка, который отвел себе скромную роль переводчика, в предисловии посетовал, что «перевод на новый чешский язык уступает в достоинстве подлиннику». Восхищенные читатели решили, что опубликованные стихи прекрасны и возвышенны. Всех потрясли пять героических песен, которые сочли не только памятником древней чешской словесности, но и «ключом ко всей истории» древних чехов, источником знания об их обычаях, быте, укладе жизни.

Находка сделала Ганку известным не только в Чехии, но и в других славянских странах. Большой интерес Краледворская рукопись вызвала в России. Уже в 1820 году ее тексты были переведены на русский язык и опубликованы Российской академией наук.

Ганка выдвинул идею создания Национального музея — для хранения и изучения памятников чешской старины — и начал активно воплощать ее в жизнь. В 1818 году была собрана огромная сумма — более 60 000 франков. Кроме того, в музей передавались богатые книжные собрания, рукописи, предметы старины и т. д. Сам Ганка преподнес в дар музею Краледворскую рукопись, ставшую его главной достопримечательностью.

А открытия тем временем посыпались как из рога изобилия. В 1817 году Й. Линдой, начинающим писателем и другом Ганки, в переплете какой-то старой книги был найден пергамент с рукописным отрывком из старинной чешской песни, получившей название «Песня о Вышеграде» и датированной исследователями концом XII — началом XIII века (то есть написанной на сто лет раньше текстов Краледворской рукописи).

В 1818 году кто-то, пожелавший остаться неизвестным, прислал пражскому бургграфу[90] остатки большой рукописи с двумя стихотворными фрагментами. Один фрагмент — в девять стихотворных строк — получил название «Сейм», другой — в сто двадцать строк — «Суд Либуше»[91].

В наспех написанном анонимном послании говорилось, что пергамент был найден в каком-то домашнем архиве, где он провалялся не одно столетие. Сенсация была налицо: судя по письму, это был древнейший памятник чешской письменности, созданный на рубеже IX и X веков. Манускрипт, получивший со временем у ученых название «Зеленогорская рукопись», поместили все в том же Национальном музее.

Наконец, в 1819 году в переплете другой старой книги была найдена четвертая древняя рукопись в виде одного листа древнего пергамента, на котором кто-то записал «Любовную песню короля Вячеслава». Обнаружил его сотрудник университетской библиотеки Й. Циммерман. Он тоже послал находку пражскому бургграфу, но свое имя не скрыл, а, напротив, подчеркнул в сопроводительном письме сопричастность к великому событию.

Итак, у чехов, как и у других славянских народов, появился свой национальный эпос, своя древняя поэзия.

Но всеобщего энтузиазма на этот раз Добровский не разделил. Уже третья рукопись — «Суд Либуше» — показалась ему весьма подозрительной.

Вацлав Ганка

Он — патриарх чешской славистики — не смог перевести этот текст, хотя имел большой опыт чтения старых манускриптов, а два его ученика, В. Ганка и Й. Юнгман, перевели с удивительной легкостью!

Правда, свое мнение о подделке он поначалу высказал только в частных письмах, но по поводу четвертой рукописи Добровский уже открыто заявил: «Это явное и тяжелое подражание рыцарской любовной поэзии». Не могло ученого не насторожить, что близким другом Циммермана был… Линда.

В 1824 году Добровский опубликовал заметку «Литературный обман», где назвал Зеленогорскую рукопись «поддельным мараньем», созданием плута, который «решил надуть своих легковерных земляков», а в 1827 году ученый публично отверг подлинность «Суда Либуше», «Песни о Вышеграде» и «Песни короля Вячеслава». Голос его был одиноким, ибо все без исключения чешские ученые продолжали видеть в этих песнях памятники древней литературы.

Интересно отметить, что один из крупнейших славистов XIX века — Франц Миклошич (1813–1891), не желая, по-видимому, наносить удар чешскому национальному движению, отказался производить экспертизу Краледворской рукописи и не обращал внимания на нее до конца своей жизни.

Между тем найденные счастливым образом рукописи издавались и переиздавались. Древние рукописи признали во всем мире, старинные песни назвали по аналогии с древнегерманским эпосом «чешскими Нибелунгами»[92]. И когда в 1837 году видный славист Е. Копитар (1780–1844), предположивший мистификацию, потребовал проведения тщательной экспертизы всех находок, его обвинили в литературной нетерпимости, зависти к чешским ученым.

Краледворская рукопись

Песнями восхищались просвещенные европейцы. Даже сам великий Гёте перевел несколько песен на немецкий язык!

Сам же Ганка продолжал выпускать одно за другим новые издания своей Краледворской рукописи.

Песнь о Вышеграде

В 1842 году он опубликовал ее пятитомное восьмиязычное издание. Через десять лет им было подготовлено уже издание на двенадцати языках, где каждый перевод предварялся предисловием переводчика. Это было двенадцатое по счету издание.