Книжные тюрьмы

Минж шел в гору и думал, что, должно быть, он самый несчастный и невезучий человек во всей Империи Ветра. А может, не только в империи, но еще и во всех соседних королевствах. О том, что в соседних королевствах люди испытывают тоску и боль, Минж мог лишь догадываться. С другой стороны, чужеземцы в принципе должны быть куда более расстроены и разочарованы, ведь ими не правит великий и могущественный император, избранный самим Творцом-Всевышним. За последние два дня на юношу навалилось столько горя и неприятностей, что и в самой большой чаесборной корзинке не унесешь. Возможно, все горе и неприятности все-таки поместились бы в котомку, однако сейчас убедиться в этом было решительно невозможно. И без того не оправдывающий надежд семьи, самый нелюбимый сын отца, он за один день умудрился лишиться и вышеупомянутой котомки, и одежды, а вместе с ними и всякого статуса. Возвращаясь домой кругами, замирая в тени чайных кустов при каждом подозрительном шорохе, напоминающем сбор чая, Минж в конце концов предстал перед отцом. Что-то в душе главы семейства окончательно оборвалось, и это оказалось чувство родства и какой-никакой, но привязанности к родной крови, как позднее понял сын.

Отец не стал повышать голос – к двадцати трем годам сын услышал уже достаточно криков. Отец не взялся за плеть и не принялся назначать наказания, как делал обычно в минуты сильного гнева. Глава семейства даже решительно упустил возможность упомянуть, как он горд своей дочерью, защищающей честь семьи среди бойцов элитного женского отряда «Воительницы солнца», и поставить Минжу ее в пример.

– Не сын мой! Осознавая последствия своих деяний, находясь в незамутненном уме и незахворавшей памяти, я отрекаюсь от тебя и лишаю своей фамилии. Позволяю оставить лишь имя, данное моей покойной супругой при твоем рождении. В тебе больше нет власти продолжить мой род. Во имя Солнцеликого Всевышнего, – стандартная формулировка прозвучала почти равнодушно, каждым новым словом она безжалостно обрывала последние нити из паутины семейного родства.

Каждого ребенка с детства пугают тем, что его отдадут в монастырь или семье соседей, но на практике подобное расторжение семейных уз происходило достаточно редко. Минж понял, что теперь у него остался лишь один разумный выход – присоединиться к монахам, пополняющим свои ряды за счет разочаровавшихся или излишне просветлевших людей. И куда как реже – за счет отверженных бесфамильцев. Минжу захотелось упасть на колени перед отцом, попросить взять свои слова назад… но проблема была в том, что подобными речами никто никогда не разбрасывался. Непрошенные слезы застыли где-то внутри и так и не выкатились из глаз.

– Не отец мой! Разрешите забрать с собой те вещи, которые принадлежат мне по праву рождения. Не помешайте же мне, ибо все видит Творец-заступник. Зла не держу, но и благодарности и уважения более не испытываю, – скороговоркой отозвался бывший сборщик чая.

По старому обычаю братья и сестры, а также двоюродные и троюродные родственники, закончившие выполнять свой долг и вернувшиеся с чайных плантаций, выстроились в две шеренги до самого выхода из дома, образовав своеобразный «Коридор прощания». Тут была вся семья, кроме старшей Суинн, проходящей службу у императора. Возле дверей невысокого, обклеенного рисовой бумагой домика стояли, точнее ерзали, самые младшие и наименее почитаемые члены семейства Фонг. С некоторой обидой, проходя мимо этих уже чужих людей, Минж подумал, что отец вполне бы мог поставить последним в ряду его, даже после восьмилетней дочери, совсем недавно перешедшей из детского безалаберного возраста в стадию оказания незначительной помощи по хозяйству. А Суинн, небось, заняла бы место по правую руку от отца! Перед дядюшкой Фу. А ведь Фу столько сделал для их семьи!