Книжные тюрьмы

В плетеной корзинке за спиной при каждом шаге подпрыгивало скромное имущество Минжа Бесфамильного. «Кое-что от матери, одна вещь от отца, полоска старой скатерти, подарок от Творца». Бывший чаесборец, согласно предписанию, мог взять с собой любые четыре вещи, вписывающиеся в законы древнего обычая. А потому юноша выбрал мамину голубую брошку с маленьким компасом, отцовский дорожный плащ с теплой подкладкой, расшитую цветами скатерть, которую извлекли из простого сундучка, и еду на три дня пути. Из всех вещей особенно примечательна для Минжа была скатерть: когда-то мать сама расшила полотнище сероватой ткани красивыми фиолетовыми цветами, а еще позже Минж пролил на нее похлебку. Именно из-за уродливого пятна в углу скатерть и отправилась на долгое хранение, словно хотела дождаться своего нового хозяина. «Подарок от Творца» всегда означал либо небольшую сумму денег, либо еду, из той, которую можно раздобыть дома. Юноша подозревал, что «полоску старой скатерти» неспроста включили в своеобразный базовый набор для выживания. Ткань можно использовать как бинты и как гамак… как одежду, когда вся прочая истлеет. Как навес, защищающий от солнца, или сети в период нереста рыб. Сделать парус для лодочки. Похоронить человека, принять роды у женщины и завернуть в отрез от скатерти новорожденного ребенка…

Минж покачал головой, отгоняя неприятные воспоминания, и невольно в последний раз оглянулся в сторону дома. Лишь где-то позади, за темно-зеленым лесом, виднелись салатово-желтые и фиолетовые бороздки полей, распаханных под чайные кусты. Серебристо-белые от снега скалы уже стали географической доминантой, потягивая свои ленивые холодные спинки. Когда юноша скрылся за очередным витком дорожки, зеленый кусочек прошлого исчез навсегда и бесповоротно.

Вернуть себе фамилию Минж мог безупречной службой в войсках императора сроком в двадцать лет. Двадцать лет непрекращающихся, скорее летальных, чем просто ужасно опасных боев в составе презираемого всеми отряда Безродных… Это не легкие и беззаботные будни «Воительниц солнца», которых посылали осуществлять незаметные перевороты. Воительницы возвышали верных слуг до приближенных императорского двора и низвергали в пучину безызвестности других – объевшихся и потерявших страх влиятельных особ. Двадцать лет среди отряда Безродных для рядового простолюдина обычно заканчивались похоронами в братской могиле спустя пару лет службы. Нет, в Безродные шли еще и отлично подготовленные, высокообразованные фехтовальщики – сыновья и дочери, ставшие жертвами интриг своих аристократических семей. Вот только им было что возвращать – деньги, статус, титул и влияние. Минжу было без надобности снова становиться Фонгом, крестьянином, собирающим чай. Существовало и другое место, в котором принимали тех, от кого отказалась семья, – монастырь.

Хорошо, что в монастыре никогда не спрашивали о твоем прошлом и лишь предлагали честно служить в обмен на благопристойное будущее. Минж все время сверялся с маминым самодельным компасом, вставленным в брошку из лазурного камня. Юноша давным-давно понял, что его мать была не простой крестьянкой, раз умела создавать подобные вещи. Получить фамилию можно было также, выйдя замуж или женившись, однако на деле мало кто соглашался на подобный мезальянс. Безродных чаще даже не презирали, а старались не замечать. Минж был уверен, что однажды его не-отец подарил матери, изгнанной из родного дома, свою фамилию, а вместе с ней и статус. Хотя, скорее всего, именно он и стал причиной потери первой фамилии мамы.

Погруженный в меланхоличные мысли, юноша брел по снегу и кутался в теплый дорожный плащ. Ноги по колено утопали в снегу, но пока еще сохранили чувствительность. Минж молился Творцу, подарившему стране сына-императора, молился и самому императору и мысленно просил у столь рано погибшей матери сберечь его тело и душу. Его мольбы были услышаны. Снег, цепляющийся за ноги и замедляющий шаги, превратился в цепочку одиночных следов. Кто-то тоже шел к монастырю! Обрадованный, воодушевленный, бывший сборщик чая почти побежал вперед. Из-за снежного холма сначала показалась робкая макушка, а затем и центральная пагода монастыря целиком. По бокам, составляя величественную свиту, выплыли четыре башенки, увенчанные тонкими женскими фигурами в широких, куполообразных платьях. Самая большая башенка прилегала к пагоде и лишь незначительно уступала ей по высоте, ослепительно сияя на солнце нарядом из золотых и белых полос, закрученных ветром в танце. Одна из трех башенок распустила перевернутый бутон розового платья над гигантским арочным входом, а две другие – сине-белая и темно-красная – заняли свое место по бокам от сооружения, вечно неся свою вахту.