Книжный домик в Тоскане

Я собрала много денег и вне интернет-ресурсов. Кроме случая с Тессой, был ряд довольно крупных пожертвований со стороны предпринимателей, к которым обратился Грациано.

Ко многим издателям я обратилась с просьбой подарить мне по десять книг для восполнения сгоревшего ассортимента. Откликнулись практически все, кроме двоих. Очевидно, у них были другие заботы, помимо спасения какого-то непонятного дома с книгами на холме. Я их понимаю, тогда уже начинал распространяться ковид.

Крупнейшая итальянская газета «Коррьере делла Сера» вышла с приложением «Буоне нотицие»: целых три страницы и обложка посвящены нам, это было 3 марта. На первой странице – фотография, на которой я толкаю тележку с книгами по виа Пиана, а Кико мне помогает.

9 марта премьер-министр Джузеппе Конте объявляет локдаун. Магазины, фабрики и школы закрыты, запрещены перемещения из одной коммуны в другую. Можно было бы подобрать для слова «локдаун» итальянский эквивалент, но требовалось что-то, что поймут сразу все во всем мире.

Нужно было какое-то чудовищное, очень значительное слово, чтобы смириться с фактом, что вереница грузовиков с гробами, выезжающих из больницы в Бергамо, стала теперь частью нашей жизни.

В Лучиньяне изоляция оказалась способом снова стать детьми. Чувствовать себя счастливыми, имея немногие и простые вещи.

Встречи за чаепитием с Донателлой и Тицианой превратились в привычку, так же как и рисование в саду, роспись мебели: столиков, скамеек, стульев. В то время со мной еще был Кико, как на первой странице «Коррьере делла Сера».

Шикарный подарок сделал мне кузнец. Он изготовил две калитки зеленого цвета из кованого железа, в точности такого оттенка «зеленый прованс», как мы с Валерией обожаем, совершенно в романтическом стиле. Они были даже красивее, чем те, что я слала Валерии среди ночи, лазая по «Пинтересту». Джованни восстановил торец дома и стеллажи для книг. В апреле мы вновь были готовы к открытию. Но мы находились в изоляции. Нужно было ждать.

Тем временем мы с Пьерпаоло строили планы. Деньги, пожертвованные Тессой, позволяли нам замахнуться на большее. Наши мысли крутились вокруг дома – три этажа плюс погреб, – окна которого выходили прямо на книжный магазин и окружающий его сад. Этот дом пустовал уже давным-давно, и из всех его обитателей я помню только Ромео, внушительного здоровяка, сидевшего у порога в повязанном на талии фартуке, с корытом между ног. Он шкурил гипсовые фигурки, те самые, что какие-нибудь Валентино в новой одежке[31] или какие-нибудь Паникали, продавали на улицах Манхэттена.

Ромео был отцом Мери и мужем Терезины, портнихи, у которой моя мать училась портняжному ремеслу. Я воображала, будто Ромео – какой-то языческий бог, привратник деревни. Дом стоит на стратегически важном месте: на пересечении сбегающей вниз улицы делла Кьеза и переулка Сопра ла Пенна, идущего вверх до самого Кастелло.

Короче говоря, думали мы, думали и наконец купили его. В нашем воображении рисуется книжный магазин и при нем кафе, небольшая квартирка для нас и еще одна – чтобы была возможность приглашать с ночлегом писателей, переводчиков и самых разных друзей нашего книжного магазина.

* * *

Сегодняшние заказы: «Наши души по ночам» Кента Харуфа, «Кроха» Эдварда Кэри, «Лонгборн» Джо Бейкер, «Научи нас сидеть спокойно» Тима Паркса, «Кактус. Размышления, шутки, сатира» Альфонсо Берардинелли.

9 февраля

Идет дождь. Обещают похолодание и снег. Сейчас половина восьмого утра, и я пишу в комнатке на верхнем этаже. Раньше здесь был чердак, набитый всевозможным хламом – результатом той самой культуры, когда «мало ли что, пока оставим на всякий случай».

Ремонт дома, где я живу, провели быстро и неожиданно. Моя мать находилась во Флоренции и не знала о начале работ. Тех работ, что должны были полностью поменять устройство дома, унаследованного нами от тети Польды и тети Фени. Когда с помощью моей племянницы, Вани, мы разбирали чердак, то нашли пакеты с сотнями пуговиц, мотков веревок, застежек-молний и бутылочных пробок. Это трогало душу: за этим стоял целый уходящий мир. Моей матери сегодня сто один год и десять месяцев, и она упорно продолжает стирать хлопчатобумажные салфетки, полотенца, подгузники. Они расползаются, но она почти ослепла и не замечает этого.

И вот в том месте, где раньше было столетнее упорное выживание, теперь есть я со своим маком и есть замечательная терраса, откуда я могу видеть Прато-Фьорито.

Ночь – это мое царство. Я часто думаю об Альберто Мангеле в его амбаре, приспособленном под библиотеку в доме на юге долины Луары, о ночах, которые он проводит, бродя между своими тридцатью пятью тысячами книг, о самом амбаре, отбросившем свое очевидное земное предназначение, чтобы стать таинственным светящимся объектом, странствующим в нашей читательской ночи. Этот образ появляется у меня непосредственно из его книги «Библиотека ночью».