Книжный домик в Тоскане

Сегодняшние заказы: «Алебастровые комнаты» Эмили Дикинсон, «Расписыватель вееров» Юбера Хаддада, «Дверь» Магды Сабо, «Конечный пункт» Питера Кэмерона, «Увиденное и услышанное» Элизабет Брандейдж, «Только из твоих глаз» Франчески Диоталлеви, «Жареные зеленые помидоры» Фэнни Флэгг.

Апрель

1 апреля

Вчера пришло сообщение от Вивиан Ламарк: «Читаю твое восхитительное стихотворение “Я шла под платанами” в этой чудной толстенной книге “Поэзия деревьев”».

И еще одно: «Где на U только одно дерево».

И наконец: «Представь только, что среди платанов ты рядом с Полем Валери, а по алфавиту за тобой идут поэты Эрба – трава – и Фьори – цветы! Ты будто в лесу!»[69]

О, благословенная ирония – легкость иронии, совершенно отсутствующая у меня и в избытке дарованная Вивиан. Та чисто женская ирония, что низвергает на твоих глазах привычные иерархии благодаря какой-нибудь запятой, какой-нибудь детали, которую ты сама даже бы и не заметила. Чудо таких строчек:

P. S.
Мы – поэты.
Любите нас больше живыми,
Мертвыми – меньше,
Ведь мы все равно не узнаем.

Мы, читатели двадцатого века, привыкшие к иронии Эудженио Монтале как к форме отстранения, отсутствия привязанности к чему-либо, перешли на новый уровень. Появилась Вислава Шимборская[70], которая получила Нобелевскую премию, и после того как все сначала посмеивались над старушкой с труднопроизносимым именем, жившей в доме для писателей, потом все поняли.

Да простит меня дерево за четыре ножки стола.
Да простят великие вопросы за малые ответы[71]

.

Сладостная мелодия, которая заставляет нас сдвинуться с насиженного места и посмотреть на все с другой точки зрения. Нас, растерянных людей в толпе других людей, нас, одних из многих, нас, больше не занимающих центральное место на мировой сцене, но бросаемых волей случая, как в игре «Микадо». И так же, как палочки в игре «Микадо», нас вытаскивают из этой хаотической кучи под названием жизнь одного за другим – при помощи тех, кто был спасен прежде нас. И требуется совершенно особая внимательность, ведь достаточно ошибиться на один шаг, на один тон – и все закончится. Лично я часто ошибаюсь на этот тон, у меня с ироническим регистром серьезные проблемы.

Сегодняшние заказы: «Ирландская невеста» Мэйв Бреннан, «Дворик “Ностальгия”» Джузеппины Торрегроссы, «Этот давящий день» Антонеллы Латтанци, «Человек ли это?» Примо Леви, «Сердце не показывается» Кьяры Валерио.

2 апреля

Завтра приезжает Лаура с Мирто и кроликом Персиком. Воцаряется веселье и хаос. ПЦР-тесты оказались отрицательными. Лучиньяна держит оборону. Никаких фашистских партбилетов и никакого ковида, на сегодня уж точно.

Вчера я устроила революцию, перевернув иерархический порядок, сложившийся у нас в книжном. Поскольку я продаю много женщин и мало мужчин, и поскольку находятся те, кто считает, что это моя вина, потому что я поставила писательниц на верхних полках – над полками с писателями, – и поскольку Альберто Мангель удостоверяет, что любой посетитель обращает внимание лишь на то, что находится у него на уровне глаз, то теперь я разместила романы, написанные мужчинами, на полке вровень с полкой, где стоят романы, написанные женщинами. Посмотрим, что произойдет. В результате остались обиженными книги о путешествиях, оказавшиеся почти у самого пола, но в любом случае у них есть свои почитатели, которые приходят специально за ними и найдут их, где бы они ни стояли.

Пока что все это – красить стулья, рассаживать по вазонам цветы, менять местами книги – представляет для меня занятие, помогающее медитации. Оно напоминает мне то время, когда я была маленькой и с величайшей тщательностью готовила на чердаке, куда вела половинчатая лестница, урок для моих учеников. Я раскладывала на полу десяток моих собственных школьных тетрадок, рядом клала карандаш и стирательную резинку и исправляла домашние задания, указывая ученикам на ошибки. Я была настолько уверена, что все происходит взаправду, что в моих воспоминаниях мне видятся даже школьные парты, которых, разумеется, быть там не могло. Этот чердак, полный паутины, набитый старыми пальто и всякой дребеденью, которую неизвестно зачем хранила моя мать, был моим нью-йоркским лофтом. Сюда я водила подружек петь песни с фестиваля Сан-Ремо. Нам очень нравилось изображать группу «Рикки-э-Повери». Правила среди девчонок в деревне диктовали Луиза и Анна. Еще была Альда – девочка, которую то включали, то исключали из общих игр, чередуя ее со мной.