Книжный мотылек. Гордость (СИ)

Я выглянула из ложи, отыскивая глазами ложу Пентеркостов, и тут же пожалела об этом. Тетушка была абсолютно права — на меня тут же обратили внимание, причем, ничуть этого не стесняясь. Я видела краем глаза как слева, через пару лож от нашей, мужчины передавали друг другу единственный бинокль. Ощущения были мерзопакостными.

— Улыбайся, Милочка! — Тетушка подошла и встала рядом. — Улыбайся, и не опускай голову — пусть они все лопнут от зависти!

Повернувшись к ней и получив одобрительный кивок, я вновь повернулась к зрительному залу. Ну что же, если от меня ждали спектакля, то я была готова его сыграть. Расправив плечи и подняв подбородок повыше (пусть это и не было заметно стороннему зрителю) я, привычно возблагодарив тетку Полину за столь полезный навык, улыбнулась как можно более счастливой улыбкой и обвела зал глазами.

— Умница, девочка, — тетя Гасси тронула меня за локоть, утягивая вглубь ложи.

Пытаясь отвлечь меня тетушка попыталась рассказать что-то про некоторых зрителей из других лож, но я буквально кожей чувствовала чужие любопытные взгляды, и её болтовня совсем не успокаивала. Скорее наоборот, я раздражалась все сильнее.

Появление баронессы и Рауля только подлило масла в огонь, и я уже не могла бы сказать, зачем мне хотелось увидеть его реакцию. Этот несносный хлыщ завладел моей рукой так, будто имел на это право, и всячески это право демонстрировал. В общем, к третьему звонку я напоминала сама себе закипающий чайник — казалось, еще немного и из ушей у меня повалит пар. К счастью, тетушка переключилась на общение с «дорогой Фике», а Рауль сидел за моей спиной тихо, как мышь, и только едва заметный шорох одежды выдавал его присутствие.

Наконец, шум в зале начал стихать, свет плавно погас, и тут я впервые почувствовала неладное. Шикарный занавес так и не открылся, а вместо ожидаемого пролога, в котором рассказывается про прошлое Жана Вальжана, оркестр начал играть увертюру. Правильную, симфоническую увертюру, с которой, обычно, начинается каждый уважающий себя балет или опера. С каждой минутой мое недоумение усиливалось, а когда занавес открылся… На сцене стояли несколько весьма упитанных актеров, с трудом втиснутых в костюмы, изображающие обноски каторжников. В этот момент мне стало понятно, что я жестоко ошиблась — здесь и сейчас я увижу что угодно, только не мой любимый мюзикл.

Я честно пыталась смотреть на сцену, не сравнивать, и абстрагироваться от внешнего вида актеров — выходило плохо. Когда роль умирающей, истощенной женщины, опустившейся на самое дно, исполняет дама крайне выдающихся форм, не смотря на все усилия гримеров так и пышущая здоровьем, поневоле уподобишься доколониальному основателю одной из театральных школ с его крылатой фразой «Не верю!». Спасти впечатление удавалось единственным способом — закрывая глаза во время исполнения любимых композиций, несколько необычно звучащих в виде арий и дуэтов. Увы, после чувственной арии «Я видела сон», в которой несчастная Фантина оплакивает свою загубленную жизнь, тетушка склонилась ко мне и попросила открыть глаза, чтобы никто не смог пустить сплетню, что я проспала все представление.

Смерть Фантины, избавившая меня от чувства неловкости, вышла у актеров на редкость жизнерадостной. Ария же маленькой Козетты о «Замке в облаках», исполненная настоящей, удивительно трогательной девочкой, почти примирила меня с происходящим, и я снова перенесла свое внимание на сцену. Но когда вместо семнадцатилетней юной, влюбленной девушки Эпонин появилась хорошо ухоженная и знающая себе цену дама «интересного возраста», я не выдержала, и склонилась к тетушкиному уху.

— Тетя Гасси, скажите, а актрис на главные роли выбирают по голосу или по размеру бюста? — Я понимала, что брюзжу, но ничего не могла с собой поделать.

— Думаю, что по обоим параметрам. — Тетушка даже бровью не повела в ответ на мою шпильку. — Кстати, помнишь, мы говорили за завтраком об одной из исполнительниц? Это как раз она. Думаю, что теперь ты можешь понять, что никакое требование в данном случае не может быть чрезмерным?

Я тихонько вздохнула, и решила ограничиться прослушиванием столь необычной трактовки любимого мюзикла — от происходящего на сцене я испытывала странную смесь стыда, изумления и азарта. Увы, начав разглядывать вместо сцены зрительный зал, я с удивлением обнаружила, что на сцену смотрят очень немногие. Остальные же, также, как и я, скользили взглядами по зрительному залу, переговаривались друг с другом, а одна из лож оказалась задернута бархатным занавесом.

— Милочка, не стоит смотреть туда так пристально. — Тетушка отвлекла мое внимание на себя. — Обитатели этой ложи как раз хотели этого избежать.

— О! — Я почувствовала, как одновременно с пониманием, ЧТО именно творится за занавесом, ко мне пришел жаркий румянец.

Тетушка неодобрительно покачала головой, а баронесса поджала губы, и сердито качнула веером.

— Ужасный mauvais ton! Ах, эта нынешняя молодежь!