Книжный на левом берегу Сены

Влюбившись в Адриенну, Сильвия даже читала теперь с совсем иным настроением. Раньше описания постельных сцен и плотских вожделений вызывали в ней смятение и душевную боль, сейчас же она воспринимала себя частью волшебного мира, в который посвятила ее Адриенна. Она и сама ощущала в жилах пламя желания, такого пугающего, но такого желанного для героя «Портрета» Стивена Дедала. С новообретенным аппетитом Сильвия взялась читать и перечитывать эпизоды нового романа Джойса «Улисс», с которыми она в том году уже внимательно ознакомилась в журнале «Литтл ревью», публиковавшем произведение частями. И снова отметила для себя, что действие «Улисса» разворачивалось в Дублине, хотя Сильвия читала, что Джойс уже много лет как оставил родину и, в сущности, был изгнанником подобно герою гомеровской «Одиссеи», схему которой он блестяще обыграл, выстроив на ней структуру своего романа^[41].

Джойс привел в «Улисса» Стивена из «Портрета художника в юности», но дал ему друга, старшего, более жизнелюбивого, полнокровного Леопольда Блума. В мельчайших подробностях описывая каждое слово, каждую мысль и каждое движение Стивена и Леопольда, пока они проживали в ирландской столице один-единственный день — 16 июня 1904 года, Джойс, судя по всему, намеревался новым романом взорвать все до единого защитные покровы современной жизни с той же неотвратимостью, с какой гранаты недавней войны взрывали города, веси и окопы по всей Европе. Сидели ли его герои в уборной, рассуждали ли о «Гамлете», Джойс не жалел подробностей, уравнивая вульгарное и возвышенное. Воистину то была книга, не терпевшая компромиссов в своей железной решимости трезво и без малейших прикрас изобразить сознания и тела Стивена и Леопольда.

Настойчивость, с какой роман вводил читателя в исчерпывающие, правдивые подробности, вызвала жестокие цензурные нападки в Англии и Америке, где выпуски журналов с эпизодами «Улисса» конфисковывались нью-йоркским обществом подавления порока Джона Самнера как попирающие общественную нравственность. Маргарет Андерсон недавно жаловалась на это в редакционных статьях своего «Литтл ревью», и Сильвия полностью разделяла ее возмущение. Она еще могла понять нежелание читателей последовать за Блумом в уборную, но цензура, законодательный запрет? Напротив, читателей следовало заставить осознать ошеломляющую честность романа, как и смелость самого текста, ибо в вызовах, которые он бросал обществу, заключалась его величайшая правда: мир, каким мы его знали, закончился, пришло время для чего-то совершенно нового. Упразднить одни только кавычки Джеймсу Джойсу казалось мало, местами он откровенно пренебрегал общепринятыми правилами построения предложений и разбиения текста на абзацы с единственной целью — пробиться как можно глубже в сознание своих персонажей, ведь, в сущности, сознание не подчиняется правилам грамматики. Что ни говори, а «Улисс» был истинно созвучен их времени. Сильвия гадала, что мог бы вынести из него читатель вроде Мишеля, найдет ли у него отклик тот способ, каким «Улисс» переиначивает смыслы?

Отрываясь от выпусков «Литтл ревью», Сильвия всякий раз ощущала, как захватывает у нее дух и как переполняется ее жизнь, и письма, которые она получала из Америки, еще больше укрепляли ее во мнении, что книга Джойса необходима. Ее подруга детства Карлотта Уэллс писала:

ПОВЕРИТЬ не могу, что закон Волстеда вступит в силу с первого месяца нового года. Совершенная пародия и чистейший абсурд. Господи, да все наши знакомые уже запасли в своих подвалах столько спиртного, что и их внукам хватит. А некоторые, чтобы все уместить, копали себе подвальные помещения. И чем это улучшит ситуацию? Когда же они хоть чему-нибудь научатся?

А вот что писала ей мать: