Книжный на левом берегу Сены

Всю дорогу в поезде Сильвия нервничала и не выпускала из рук сигарету, прикуривая одну от другой, но, как ни претило ей, что пальцы пропитываются табачным дымом, остановиться не могла. Когда они посреди грохота и лязга типографских машин предстали перед высоким жилистым печатником с набриолиненными иссиня-черными волосами, у Сильвии во рту стало сухо, как в пустыне. Морис приветствовал Адриенну как старого доброго друга, крепко обняв ее и дважды расцеловав в обе щеки; щекам Сильвии, которую печатник видел всего второй раз, досталось по одному поцелую. При их первой встрече несколько месяцев назад, когда Сильвия объяснила, что ему предстоит печатать запрещенный в Соединенных Штатах роман, его глаза озорно загорелись и, к ее великому облегчению, он подытожил:

— Значит, работка предстоит интересная, non? Bon. Меня американскими судами не напугаешь.

Сегодня он встретил их словами:

— Чему я обязан удовольствием лицезреть двух моих любимых libraires rebelles?[94]

— В «Пти кошон» по-прежнему подают лучший бёф бургиньон Франции? — поинтересовалась Адриенна.

— А как же, но на мой вкус их coq au vin[95] уже превзошел его.

— Тогда закажем и то и другое.

Говядина по-бургундски и петух в вине были великолепны, но Сильвия от волнения не могла впихнуть в себя ни кусочка. Наконец она отважилась показать Дарантьеру страницы.

Тот посмотрел на них, нахмурившись.

— Вы поступили очень мудро, что заказали бордо, — проворчал он.

— Мы и сами понимаем, какой это неподъемный труд, и нам ужасно стыдно просить вас внести в набор столько правок, — виновато заворковала Адриенна, а Сильвию затопила благодарность к подруге за ее долгую тесную дружбу с печатником. — Но Джойс, попросту говоря, гений. И его книга прославится. И вы прославитесь вместе с ней как человек, которому хватило мужества и таланта ее напечатать.

Дарантьер внимательно изучил каждый лист, сохраняя на лице угрюмое выражение. Наконец он отложил гранки и заметил:

— Если так пойдет и дальше, стоимость печати возрастет.

— Насколько? — спросила Адриенна. Они с Сильвией уже обсуждали неизбежное удорожание типографских работ и даже наметили предел дополнительных затрат, которые смогли бы выдержать скудные финансы Сильвии.

«Спасибо тебе, Господи, что есть Адриенна», — думала Сильвия, пока та умело вела торг с печатником. Ей не потребовалось много времени, чтобы договориться о приемлемой сумме, и Сильвию наконец стало отпускать напряжение; правда, знаменитый петух в вине к тому моменту безнадежно остыл.

Лучшие передышки от работы над «Улиссом» она получала благодаря Эрнесту и Хэдли Хемингуэям. Оба теперь регулярно посещали «Шекспира и компанию», и чуть ли не первым делом Эрнест убедил Сильвию с Адриенной сходить вместе с ними на боксерский матч в квартале Менильмонтан. Сильвия никогда еще там не бывала, и, когда в безопасном вагоне метро Адриенна на ухо шепнула ей, что они едут в бедный рабочий район, где полно спортсменов и всякого хулиганья, Сильвия ощутила сладкую дрожь предвкушения: ей представилось, что она будет участвовать в новом опасном приключении, где орудуют злодеи и вершатся черные дела. Сжимая локоть Адриенны, наэлектризованная Сильвия шепотом воскликнула:

— Quel frisson![96]

— Tu es terrible[97], — шепнула та, но улыбнулась и теснее прижалась к подруге.

— Бокс — великолепная метафора жизни, — сказал Эрнест, когда они вчетвером, всей дружной компанией, уселись на свои места. В тесный зал набилась самая разношерстная публика, гладковыбритые мужчины в элегантных, пошитых на заказ костюмах соседствовали с простыми парижскими работягами в беретах; болельщики уже о чем-то жарко спорили, размахивая руками, и указывали пальцами на маленький ярко освещенный ринг посередине. Сильвия немало удивилась, что в зале столько женщин, по большей части изысканно одетых и модно причесанных.

Наблюдать за азартно болеющим Эрнестом оказалось для Сильвии не менее захватывающим, чем смотреть собственно поединки. Молодой писатель будто бы управлял боем, словно боксеры были его марионетками: его плечи ходили вверх-вниз, сжатые кулаки имитировали короткие удары; в другие моменты он бубнил под нос или громко выкрикивал команды: «Не раскрывайся!», «Выше кулаки!», «Нырни, идиот!», «Жди! Подпусти его поближе!»

Адриенна временами в ужасе закрывала руками лицо, но сквозь пальцы все равно украдкой подглядывала, как мощные удары разбивают в кровь носы и вышибают вон дух. «Неумехи», — презрительно фыркал Эрнест. Сильвия сама поразилась, насколько захватил ее бокс, неукротимая воля к победе в глазах мужчин, их выставленные перед лицом кулаки в упругих шарах боксерских перчаток, подначки и улюлюканье разгоряченной толпы вокруг ринга. А с какой легкостью и грацией двигались боксеры! Точно танцоры в кабаре, иногда казалось Сильвии.

Хэдли, похоже, бои увлекали не меньше, чем ее мужа. Видя, как Адриенна боязливо прикрывает глаза, не в силах вынести жестокое зрелище, Хэдли сказала Сильвии: