Книжный на левом берегу Сены

— Как вы думаете, возможно ли, что мне, Адриенне или кому-нибудь из наших друзей удалось бы помочь ему или хотя бы убедить обсудить с кем-нибудь свое состояние?

Жюли печально покачала головой.

— Кто только не пытался. И его друг детства. И его мать. Я тоже.

Сердце Сильвии разрывалось от жалости.

— Тогда, может быть, я чем-нибудь смогу помочь вам, Жюли?

— Вы и так помогаете. И Адриенна тоже. Ваши две лавки… в них мы как в раю.

В этот момент в библиотеку почти на цыпочках вошла мать Сильвии и, увидев малышку Амели, игриво произнесла по-французски:

— Кто у нас тут такой?

От интереса к дочке лицо Жюли сейчас же прояснилось, она легонько подтолкнула Амели к Элинор и попросила:

— Ну-ка скажи, как тебя зовут.

— Амели, — пробормотала девочка, посасывая кулачок.

Элинор заулыбалась.

— Какое красивое имя. А я мадам Бич.

Амели перевела огромные голубые глаза на Сильвию и указала на нее рукой, вынув ее изо рта:

— Мадам Бич.

— Мадамуазель Бич, — исправила ее Элинор и подмигнула. Потом похлопала себя по груди и добавила: — Мадам Бич.

Ужасно озадаченная, Амели взглянула на мать, прося помощи:

— Maman?

Жюли рассмеялась:

— Можешь называть ее хоть мадам, хоть мадемуазель, petit lapin[121].

— Bien sûr[122], — согласилась Элинор, явно очень гордая собой, что сумела развеселить печальную Жюли. — Сильвия, ты не против, если я устрою себе маленький перерыв и свожу эту чудесную малышку погулять и угоститься macarons?

Глаза Амели распахнулись еще больше, и она вопросительно взглянула на мать.

— Ух ты, как здорово, — обрадовалась Жюли. И с чувством поблагодарила Элинор: — Merci beaucoup[123], мадам Бич.

— А ты, дорогая, зови меня Элинор, — сказала та, затем взяла Амели за ручку и повела к выходу, ласково спрашивая ее, слышала ли она когда-нибудь о непослушном кролике по имени Питер.

От такой картины к горлу Сильвии подкатил ком. Сама она никогда не хотела детей, а сейчас ее охватило внезапное страстное желание подарить своей матери внука или внучку. Интересно, сподобится ли на это Холли. Старшая сестра виделась Сильвии самым подходящим кандидатом в матери, потому что у Киприан чем дальше, тем меньше хватало терпения на мужчин, особенно на калифорнийских, которых она называла «неотесанными ковбоями».

Сильвия не уставала удивляться, почему ее сестра-актриса торчит на Западе, вместо того чтобы попытаться пробиться на сцену в Нью-Йорке или Бостоне. Потом от Киприан пришло письмо насчет их матери:

Весь последний год мама тосковала, что отчасти и держит меня здесь, несмотря на отсутствие ролей. У нас с ней много общего, в частности любовь к европейской роскоши, и потому наша затея с магазином доставляет нам истинное удовольствие. А у Холли открылся талант к счетоводству, так что из нас троих получилась хорошая команда. От папы толку чуть, даже говорить не хочется. Вечно он то проповедует, то пропадает в церкви и занят только своим миссионерством. Такое впечатление, что его нисколько не интересует, чем мы там занимаемся, и, если честно, это чувство у нас глубоко взаимное.

Не принесло облегчение и письмо от Холли:

Мама с папой уже не так ладят, как прежде. Когда они оба дома, то почти не смеются вместе, а наш магазин папа вообще не понимает и не приемлет, только и твердит: «Занялись бы лучше чем-нибудь посодержательнее, как наша Сильвия». Но ты не переживай, дорогая сестричка, — ни одна из нас не таит на тебя зла за твои успехи! Все мы очень гордимся тобой! Но папа, похоже, только и желает, чтобы мы выбрали себе каждая по своей Одиссее и пустились в собственные плавания. А мы счастливы нашим магазинчиком — кто-кто, а ты точно способна оценить это, я уверена.