Книжный шкаф Кирилла Кобрина

Карманное издание, которое так и тянет назвать «цитатником» (только не Мао, а Минлоса; красиво звучит – «цитатник Минлоса»), удивительно всем – оформлением, макетом, графикой, стихами. Собственно, это не стихи, не тексты; скорее, перед нами «сегменты поэтической речи», редкие ноты минималистского опуса, немногословное, почти анонимное бормотание: «солдатики / раззвонились / по паркету / карамельные дни / медные всадники / ну оловянные / песочные часы / а потом опять / книга перемен». Олег Киреев, написавший послесловие к этой книге, считает стихи Минлоса вестниками новой поэзии, естественно (для этого поколения. См. выше) революционной: «Поэзия должна звучать на улице и провозглашаться с баррикады, так что поэзия может быть написана на знамени новой эпохи». Если это верно, то нас ожидают такие примерно лозунги на знаменах: «едем в концлагерь / отдохнуть летом / экзамены / Эдем дизайн». Что же, чем хуже хрестоматийных: «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» или «Вся власть воображению!»?

Ирина Шостаковская в представлении изд-ва «Автохтон». [Б. м., б. г.]. [Б. паг.].

Перед нами то же молодое поколение. В книге Ирины Шостаковской есть: неряшливости стихосложения, неточные рифмы (там, где таковые вообще присутствуют), псевдонаивное моралите (заставляющее вспоминать то вездесущих митьков, то Гребенщикова и Джорджа эпохи «Треугольника»), «приметы времени» («ворошиловский стрелок», «опиаты», «ни хуя мне не надо», «Берроуз», «Чапаев», «Кон-Бендит», «1968»), погрешности против родного языка (из тех, про которые сразу не скажешь – то ли намеренные, то ли нет), отсутствующие выходные данные и т. д. В этой книге нет: своего голоса, неповторимой интонации, энергии, экспериментов, отсутствия экспериментов, надсады, олимпийского спокойствия, погружения в язык, нулевой степени письма, слез. Есть две хорошие строчки: «Прощай, родная речь, выдохни мурку» и «Ремонт в ночи, на жопе патронташ». Но для книги стихов этого маловато.

София Париок. Сверстники: Книга критических статей. М.: Глагол, 1999. 141 с.

Малоизвестный, любимый лишь истинными знатоками, поэт София Парнок оказалась довольно посредственной критикессой. «Независимость литературного положения Парнок отчетливо проявляется в ее критических работах. Читая ее статьи, мы получаем оценку „независимого эксперта“, оценку, не тронутую никакими литературными идеологиями, и – почти никакими – личными пристрастиями», – предупреждает в предисловии издатель. Знакомство с книгой делает это утверждение сомнительным. Удивительно брюзгливый тон, чугунное полемизаторство, порой на грани самопародии («суетливый лепет „мыслителей“», «символист спустился в себя с сетью, сплетенною не суровым художественным принципом, а рукою самодовольною и неразумною, и вот почему сеть его наполнилась недостойной лова плотвой»), трескучая и назойливая «духовность», выраженная почему-то ростовщической лексикой («Степенью духовной платежеспособности определяется на весах вечности мировая, национальная и индивидуальная ценность личности»); все это лишь изредка скрашивается остроумными и точными пассажами вроде: «Брюсов всю жизнь писал стихи, чтобы купить себе памятник на парнасском кладбище, „где Данте, где Виргилий, где Гёте, Пушкин где“. Булочница в надгробной надписи поминает баранки, Брюсов – строфы, страницы и т. п.». Удачно также определение основной, характернейшей черты Брюсова: «гениальная остервенелость воли».

Слишком большое количество опечаток окончательно портит впечатление от этой книги. Последние лет двенадцать подарили нам «шедевры» издательского дела с рекордным числом опечаток (достаточно вспомнить загубленный в середине 90-х единственный пока в России сборник прозы Игоря Померанцева – его явно не касалась рука корректора. Да и редактора тоже.) «Сверстники» Софии Парнок до рекорда, конечно, не дотягивают, но по степени дикости корректорских оплошностей могли бы составить конкуренцию кому угодно. На странице 31 читаем (далее следует текст, представленный именно так, как он напечатан в рецензируемой книге):

«Ибо
что знач ит усовершенствовать, „обработать“
художественную ф
орму, как не усовершество– ва
ть свое содержание?»

Истинный авангард!

На странице 36 Бориса Бугаева обзывают «Андреем белым», на странице 80 бедный Брюсов «довит» метры, а на странице 41 достается даже Пушкину, который просто-таки погрязает в тавтологии:

«Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чертит
И свой рисунок беззаконный
На ней бессмысленно чертит».

Стивен Спендер. Храм / Предисл. Е. Берштейна; Пер. с англ. В. Когана. М.: Глагол, 1999. 272 с.