Книжный вор

Лизель на исходе своих одиннадцати лет и по-прежнему тощая, как грабли, привалившись к стене, опешила.

– Я ни разу не дралась!

– Чш-ш, – рассмеялся Папа. Махнул ей, чтобы понизила голос и опять наклонился, на сей раз – к девочке. – А кто это задал тогда трепку Людвигу Шмайклю, а?

– Я ни разу… – Она осеклась. Отпираться дальше не было смысла. – Откуда ты узнал?

– Я встретил в «Кноллере» его папу.

Лизель спрятала лицо в ладони. А когда убрала руки, задала главный вопрос:

– Ты сказал Маме?

– Шутишь? – Ганс подмигнул Максу и шепотом добавил: – Ты ведь еще жива, правда?

В тот вечер к тому же Папа играл дома на аккордеоне в первый раз за несколько месяцев. Играл с полчаса, а потом задал Максу вопрос:

– А ты учился?

Лицо в углу наблюдало за пламенем.

– Учился. – Долгая пауза. – До девяти лет. А потом мать продала студию и перестала преподавать. Оставила у себя только один инструмент, но скоро перестала заниматься со мной, потому что я отказывался. Дурак был.

– Нет, – сказал Папа. – Ты был мальчишка.

А по ночам Лизель Мемингер и Макс Ванденбург проявляли другое свое сходство. Каждый в своей комнате видел свой страшный сон и просыпался: одна – с криком, утопая в простынях, другой – жадно глотая воздух рядом с дымящим огнем.

Иногда, если Лизель с Папой около трех еще читали, они слышали пробуждение Макса.

– Ему снится, как тебе, – говорил тогда Папа, и один раз, растревоженная звуками Максовых страхов, Лизель решила встать. Выслушав его историю, она хорошо могла представить, что именно видит Макс в сновидениях, – разве что не могла определить, какая точно глава навещает его каждую ночь.

Лизель тихонько прошла по коридору до спальни-гостиной.

– Макс?

Шепот был мягкий – облачко в горле сна.

Для начала не раздалось никакого ответа, но скоро Макс сел и обыскал темноту.

Папа не вышел из ее комнаты, и Лизель села у камина по другую сторону от Макса. У них за спиной громко спала Мама. Она вполне могла бы потягаться с той храпуньей из поезда.

От огня уже ничего не осталось, кроме заупокойного дыма, одновременно мертвого и умирающего. И в то утро были еще голоса.

*** ОБМЕН СНОВИДЕНИЯМИ ***

Девочка: Расскажи. Что ты видишь, когда тебе вот так снится?

Еврей: …Я вижу, будто оборачиваюсь и машу на прощанье.

Девочка: У меня тоже есть страшные сны.

Еврей: Что ты видишь?

Девочка: Поезд, и моего братика мертвым.

Еврей: Братика?

Девочка: Он умер, когда я ехала сюда, по дороге.

Девочка и еврей вместе: Ja – да.

Приятно было бы сказать, что после этой маленькой победы ни Лизель, ни Макс больше не страдали от своих страшных видений. Было бы приятно, но это неправда. Кошмары приходили к ним, как и прежде, в точности как лучший игрок у противника, про которого ходят слухи, будто он подвернул ногу или заболел – но вот он, разминается вместе с остальными, готовится выйти на поле. Или как поезд, по расписанию прибывающий к ночному перрону, волоча за собой на веревке воспоминания. Куда-то волоком, волоком. Все время неуклюже подпрыгивая.

Изменилось лишь одно – Лизель сообщила Папе, что уже большая и сама справится со своими снами. Секунду-другую казалось, что его это огорчило, но, как всегда бывает с Папой, он сразу прицелился в правильные слова.

– Ну, слава богу. – На полпути он усмехнулся. – По крайней мере, смогу поспать по-людски. А то этот стул меня уже доконал. – Он приобнял девочку, и они двинулись на кухню.

Время шло, и два очень различных мира все четче обособлялись друг от друга: один в стенах дома номер 33 по Химмель-штрассе, другой – тот, что оставался и крутился снаружи. Хитрость была в том, чтобы не перемешивать их.

Во внешнем мире Лизель училась находить новые выгоды. Однажды под вечер, возвращаясь домой с пустым бельевым мешком, она приметила газету, торчавшую из урны. Еженедельное издание «Молькингского Экспресса». Лизель подцепила газету и принесла домой, чтобы подарить Максу.

– Я подумала, – сказала она, – может, тебе понравится разгадывать кроссворды, чтобы убить время.

Макс оценил подарок и, чтоб газета оказалась подобрана не напрасно, прочел ее от корки до корки, а через несколько часов показал Лизель кроссворд, разгаданный целиком, кроме одного слова.

– Проклятое семнадцать по вертикали, – сказал он.

В феврале 1941 года на свой двенадцатый день рождения Лизель получила еще одну новую старую книгу и приняла ее с благодарностью. Книга называлась «Люди из грязи», и в ней было про очень странных отца и сына. Лизель обняла Папу и Маму, а Макс тем временем смущенно стоял в углу.