Книжный вор

– Alles Gute zum Geburtstag. – Он слабо улыбнулся. – Самого лучшего тебе на день рождения. – Руки он держал в карманах. – Я не знал, а то бы тоже подарил тебе что-нибудь. – Вопиющая ложь – у него не было в подарок ничего, разве что «Майн кампф», а дарить юной немецкой девушке такую пропаганду он не стал бы ни за что. Это все равно что ягненок подал бы нож мяснику.

Повисло неловкое молчание.

Лизель уже обняла Маму и Папу.

Макс выглядел таким одиноким.

* * *

Лизель сглотнула.

Подошла к Максу и впервые обняла его.

– Спасибо, Макс.

Сначала он лишь стоял, но Лизель его не отпускала, и Макс постепенно приподнял руки и мягко приложил ладони к лопаткам девочки.

Только потом она узнает, какое беспомощное лицо было в тот миг у Макса Ванденбурга. И еще выяснит, что он тут же решил чем-нибудь ее отблагодарить. Я часто представляю себе, как он пролежал без сна всю ту ночь, раздумывая, каким может быть его подарок.

В итоге подарок явится на бумаге примерно через неделю.

Макс принесет его девочке в предрассветный час, прежде чем спуститься по бетонным ступеням домой, как ему теперь нравилось это называть.

СТРАНИЦЫ ИЗ ПОДВАЛА

Неделю Лизель всеми средствами не допускали в подвал. Еду Максу доставляли Мама и Папа.

– Но-но, свинюха, – говорила Мама всякий раз, как Лизель порывалась сходить. И всякий раз отказу было новое объяснение. – А не хочешь ли для разнообразия сделать что-то полезное здесь – догладить, например, белье? Думаешь, носить его по улицам – такая уж заслуга? Вот попробуй погладить! – Когда у тебя репутация язвы, для доброго дела подойдут любые уловки. Розины действовали.

За эту неделю Макс навырезал страниц из «Майн кампфа» и закрасил их белым. После чего развесил их на прищепках на веревке, протянутой из одного угла подвала в другой. Когда краска высохла, началось самое трудное. У Макса имелось какое-никакое образование, но он уж точно не был ни писателем, ни художником. Несмотря на это, он тасовал слова в голове, пока не сумел изложить все без запинки. И только тогда, на бумаге, вскоробившейся и закрутившейся под давлением высохшей краски, начал он записывать историю. Маленькой кистью, черной краской.

«Зависший человек».

Он подсчитал, что ему понадобится тринадцать страниц, и потому выкрасил сорок, предполагая, что испорченных будет по крайней мере вдвое больше, чем удачных. Еще он делал на броски на страницах «Молькингского Экспресса» – доводи свои примитивные неуклюжие рисунки до хоть как-то прием лемого уровня. Работая, он все время слышал шепот девочки «У него волосы, – говорила она ему, – как перья».

Закончив, он взял нож, проколол каждую страницу и свя зал их бечевкой. В итоге получилась тринадцатистранична книжка, где говорилось вот что:

Всю жизнь я боялся тех, кто зависает надо мной.

Наверное, первым зависшим человеком был мой отец, но он исчез, не успел я его запомнить.

Когда я был мальчишкой, я почему-то любил драться. Меня много раз били. И тогда другой мальчишка, у которого, бывало, из носа капала кровь, зависал надо мной.

Много лет спустя мне нужно было прятаться. Я старался не спать, потому что боялся того, кто мог бы оказаться рядом, когда я проснусь. Но мне повезло. Каждый раз это был мой друг.

Когда я прятался, я видел во сне одного человека. Труднее всего было, когда я поехал его искать.

Только по чистому везению и множеству шагов мне это удалось.

У него я долго проспал.

Три дня, как мне сказали…

И что я увидел, когда

проснулся? Надо мной завис

не человек, а кто-то другой.

Со временем мы с девочкой поняли, что у нас есть кое-что общее.

Но вот что странное.

Девочка говорит, я похож на что-то другое.

Сейчас я живу в подвале. Во сне у меня по-прежнему живут страшные сны.

Однажды ночью после обычного страшного сна надо мной зависла тень.

Она сказала: «Расскажи, что тебе снится». И я рассказал.

Взамен она объяснила, из чего сделаны ее сны.