Кнут-Дударь, проказник

Лодка с тремя охотниками приблизилась к берегу, чтобы подобрать добычу. Там сидели господин Петерман с двумя друзьями — охотниками на птиц. В добром расположении духа высадились они на берег.

— Гляньте-ка, Кнут! — сказал господин Петерман. — Как тебе, порази меня гром, удалось подманить такой рой птиц к Жемчужной отмели?

— Я играл рыбам на дудочке, а птицы захотели составить им компанию, — находчиво ответил Кнут.

— Но тогда ты, должно быть, музыкант — всем на удивление! — воскликнул господин Петерман. — Зваться тебе ныне Кнут-Дударь, проказник!

— Ладно! — согласился Кнут.

Прежде у него вообще никакого прозвища не было, и ему все едино было как зваться — Кнут-Дударь или же Кнут Андерссон, Кнут Сёдерлунд, Кнут Матссон…

— Но послушай-ка, Кнут-Дударь, отчего ты нынче так с лица спал? Ты ведь словно жердь тощий! — сказал господин Петерман.

— А каким же мне еще быть, коли я видел столько еды — рыбы да птицы, а у самого со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было? — на свой обычный лад весело ответил Кнут.

— Так, так! Раз ты добыл нам такие добрые охотничьи трофеи, приходи нынче к нам на обед в Осу. Но до четырех часов повремени, раньше нам птиц не ощипать и не зажарить.

— Благодарю покорно, — ответил Кнут.

А про себя подумал: «Пожалуй поздновато в четыре-то часа для того, кто со вчерашнего дня ничего не ел!»

Господин Петерман уплыл с друзьями прочь, а Кнут пошел к бабушке.

— Ну, Кнут, видел ты нынче какую ни на есть рыбу? — спросила старушка.

— Видеть-то я видел — тьму-тьмущую, да только рыбу склевали птицы, а господин Петерман подстрелил птиц.

— Худо дело, Кнут! У нас на обед, кроме двух салак, четырех картофелин да пол ломтя ржаного хлеба, ничегошеньки нет!

— Что поделаешь, бабушка! Ешьте вы, а я нынче зван на обед в Осу и спрячу для вас ломтик сыра в кармане.

— Не ходи ближним путем через Киикальский лес, Кнут: там живут эльфы да три волшебных короля: Горный король, Снежный король и Лесной король. Иди лучше по дороге вдоль берега; там надежнее, только берегись русалки!

— Берегом идти больно далеко, бабушка, а я со вчерашнего обеда ничего не ел!

— Ну ступай тогда, как хочешь, да только не думай об еде, не вводи себя в искушение.

— Не буду, бабушка, я стану думать о следующем домашнем экзамене[3].

Кнут шел, думая о домашнем экзамене, но, когда поравнялся с окольной дорогой, решил: «Ясное дело, я же не дурак, чтобы на пустой желудок вместо одной мили — две топать». И вот свернул он с прибрежной тропы на лесную и надумал, идя через лес, себе самому мысленно вопросы по Катехизису задавать. Но не прошел он и нескольких шагов, как увидел маленького тощего старичка, что тянул за собой тележку, груженную двенадцатью железными брусьями.

— Добрый день, Кнут-Дударь, — молвил старичок. — Отчего ты нынче так с лица спал?

— А как мне с лица не спасть, коли я со вчерашнего обеда ничего, кроме Катехизиса, не ел? А откуда ты мое прозвище узнал?

— Я все прозвища знаю, — ответил старичок.

— Помочь вам? — спросил Кнут. — Вы задыхаетесь, груз-то больно тяжел!

— Помоги, коли хочешь, Кнут-Дударь!

Кнут помог тащить тележку, и вскоре подошли они к высокой горе в лесу.

— Здесь я и живу, — сказал старичок. — Входи, и я угощу тебя чем-то вкусным за то, что ты помог мне груз дотащить.

Старик вошел в гору, а пустой желудок Кнута подсказал ему:

— Следуй за ним!

Кнут последовал за старичком, и вскоре оказались они в подземном дворце большущем-пребольшущем. Все там сверкало золотом, серебром и благородными драгоценными камнями.

— Вы здесь живете? — удивился Кнут.

— Мне ли не жить здесь, это — мой дворец, — молвил старичок. — Я ведь Горный король, а завтра справляю свадьбу дочери. Весь мой народец так занят, так торопится, что мне самому пришлось тащить себе съестное с Утеса Железных Брусьев.

— Но вы же на тележке тащили железо, а не съестное!

— Железные брусья, мой мальчик, железные брусья, да еще самые что ни на есть лучшие. Они повкуснее, чем простая железная руда. Железные брусья — самое любимое мое блюдо, особливо раскаленные добела. А ты ел их когда-нибудь?

— Нет, — ответил Кнут, — не припомню, чтоб я их ел.

— Тогда попробуешь нечто несказанно вкусное. Гляди, сейчас я кладу два бруса в пылающую печь, через три минуты они поджарятся и раскалятся добела; полезай тогда в печь и съешь кусочек, пока брусья не остыли.

— Большое спасибо: угостите меня лучше караваем ржаного хлеба с маслом и свежей простоквашей.

— Смотри-ка, не понимает он, что это вкусно! Давай-ка быстренько в печь, железо раскалилось!

— Разве? Да, твоя правда, уж больно оно горячее. Нет уж, никуда я не полезу!

— Что еще за болтовня! В печи как раз температура, будто в горнице, — пробормотал старик и хотел силой запихнуть Кнута в горящую печь.

Но не тут то было. Тем, кто не заставил себя ждать, и был как раз Кнут. Он помчался со всех ног, и ему посчастливилось найти выход из дворца.

Вскоре он вновь очутился на лесной дороге.

«Бабушка правду говорила, — подумал Кнут. — Лучше буду задавать себе вопросы по Катехизису».