Кнут (СИ)

Седой полностью отключился от сознания зверя, впервые с момента взятия его под контроль в бункере, и мутант заколотился, заскрежетал когтями по стене, сдирая краску, оставляя на штукатурке глубокие царапины. Ноги задрожали мелкими судорогами, голова несколько раз ударилась о пол, и Комендант, наконец, затих.

— Ублюдок, — зло, сплевывая сквозь губы презрение и ненависть, выругался Седой, перезарядил оружие, добить, но взгляд скользнул по истерзанному телу Мелкой, и пальцы разжались, роняя оружие.

Комната крутнулась перед глазамии инженер, чтобы устоять, схватился на спинку кресла, с трудом усадил себя, сдавил виски, потер глаза, подавляя приступ головокружения.

Все как в бункере. Он снова там, рядом с обезглавленным трупом друга, залитый его кровью. Все вокруг красно-бурое. Стены, пол, пелена перед глазами. Все вокруг мертвы. Друзья, знакомые и просто посторонние люди. И нет среди торжества смерти места живому человеку.

Зачем он убил Коменданта? Это его мир. Его Добыча. Его мясо. Скорее нужно было застрелиться самому. Перестать делать вид, что все в порядке, и можно вот так запросто встать и пойти вперед, в поисках новых людей.

Стоит ли ради этого жить?

Вот она, Мелкая, лежит на диване. Вчера живая, милая, верившая в Седого. Сегодня — кусок недоеденного мяса.

Будь она мертва, но цела, имей Седой возможность подойти, сомкнуть ей глаза, прижаться щекой к волосам, попрощаться и, тем самым, смириться, наверное, было бы легче. Но этот кусок плоти уже не был человеком, которому можно отдать дань уважения и памяти.

Мутант поступил с девушкой так же, как «новый мир» со «старым» — убил и сожрал, не оставив места для добрых воспоминаний.

Седой все же постарался затолкать эмоции глубоко внутрь, подумать о том, что стоило бы похоронить останки и даже взять что-то на память, какую-нибудь мелочь, но перед глазами упрямо вставала живая Мелкая.

Добродушно и доверчиво она смотрела ему в глаза:

— Ты же меня не будешь насиловать, да?

Жаловалась:

— Я не хотела. Совсем. Но меня не били, не унижали. В какой-то момент стало даже немного приятно.

С затаенной гордостью хвалилась:

— Мы наделали шуму. Интервью успели дать журналистам.

Вот она умиротворенно, закутываясь в плед, ложилась спать, уверенная, что рядом с Седым ей ничего не угрожает. Ни насильники, ни монстры, ни сам добродушный инженер. Уверенная, она доверилась ему и погибла.

В груди нарастала боль, разгораясь из тлеющего уголька во все пожирающий пожар. Седой знал, что такое — когда физически больно от чувств, но еще никогда не испытывал такого сильного страдания. Эмоции вышли из-под контроля, бушевали тайфуном, всплескивались протуберанцами, зацикливали мысли на самых тяжелых воспоминаниях.

— Ты же меня не будешь насиловать, да?

— Сука! Я же тебя знал полдня всего, какого хрена?!

Седой достал нож, приставил к центру ладони и надавил. Широкое лезвие вошло, как по маслу, раздвигая кости, разрезая мышцы и сухожилия, взрывая руку вспышками боли.

Не помогло. Ладонь онемела, превратилась в горящий огнем сгусток плоти, ощущалась словно не своя. Как будто болит у кого-то другого.

Вогнал нож глубже. Провернул лезвие, насколько смог. Вытащил. Рана раскрылась, обнажая кровоточащую щель, но боль так и не пробилась в мозг. Зато Седой начал слышать крик, свой собственный, звучащий где-то сбоку, за ухом, словно кричал тот самый человек, которому больно, но страдания которого сейчас никому не были интересны.

Крик становился громче, раздвоился, стремительно приближаясь, заглушая другие звуки, затопляя собой все вокруг, как слишком яркий свет не позволяет ничего рассмотреть, кроме себя. Кричали двое. Справа звучал по-прежнему собственный голос, а в левом — душераздирающе визжала Мелкая, почти как там, в магазине, когда испугалась Коменданта, только громче, отчаяннее, понимая, что теперь ее никто не спасет, и кричит она точно в самый последний раз в жизни.

И когда терпеть вопли стало невозможно, сознание Седого накрыло беспросветной мглой.

Очнулся от громкого хлопка. Вскинулся в направлении звука, увидел дрожащую от удара дверь. Резко, едва удержал равновесие, обернулся.

Мелкая сидела на диване, поджав ноги по-турецки, иронично склонив голову набок.

— Может, ты ее уже закроешь? Хлопает и хлопает.

Напряжение, все еще сжимавшее грудь, резко отпустило, позволяя свободно вздохнуть. Седой потер рукавом глаза и пожаловался:

— Ты не представляешь, что мне сейчас приснилось.

— Ой, дайте угадаю! — тут же сыронизировала Мелкая, — Могу точно сказать, что там были стройные нагие девушки, и ты героически спасал их от мутантов.

Мелкая с удовольствием потянулась, так, что ее блузка, словно невзначай, распахнулась и открыла ложбинку между грудей намного сильнее, чем стоило бы показывать другу. Показался даже краешек ажурного бюстгальтера. Откуда у нее вообще эта блузка и настолько короткие шорты, что сзади, наверняка, заканчиваются точно по линии ягодиц? Она что, в рюкзаке носит мобильный набор для соблазнения?

— Не умничай! — хмыкнул Седой, смял в ладони обертку от шоколадки и кинул ее в сторону девушки. Получай фашист гранату.