Кочевая кровь

Вернувшись из травмпункта в райотдел, я узнал удручающую новость: оказывается, жертвы были напрасны – цыгане, отъехав от города на десяток километров, дернули стоп-кран, вышли в чистом поле и растворились на просторах нашей области. Куда делся прибалтийский корреспондент, никто не знал. Возможно, его вообще не было в поезде.

В отделе я первым делом поднялся к начальнику РОВД. У него в кабинете покуривали, обсуждая прошедшее утро, Васильев и замполит.

– Я прибыл, – нарочито шамкая распухшей губой, доложился я.

– Прибыл и прибыл, черт с тобой, – пробурчал Малышев.

– Дай-ка я на тебя посмотрю, – замполит подошел ко мне, попросил вывернуть губу наизнанку. – Мать его, из-за каких-то цыган половина отдела искалечена. Кого будем на Девятое мая в оцепление выставлять?

– В День Победы обычно все спокойно проходит, – заметил Васильев. – Ветераны огненными шарами не бросаются. Андрей, расскажи-ка нам, что у тебя перед самым отъездом поезда произошло?

– Вышла в тамбур старуха, злая и страшная, как ведьма. На шее у нее было ожерелье из маленьких крысиных черепов, на одном рукаве нашита скандинавская руна «Волчий крюк», на другом – дракон масляной краской нарисован. Верхние клыки у нее свисали на нижнюю челюсть, из уголков рта капала ядовитая слюна.

Замполит и Васильев недоуменно переглянулись. Начальник милиции показал им жестом: «Пускай продолжает».

– Взгляд у старухи был зловещий. Так на охотника с ножом смотрит попавший в капкан волк. Охотник-то думает: «Волк ослаб, сейчас я подойду и зарежу его». А волк хоть и потерял много крови, но силы у него еще есть. Он весь сжался в пружину и ждет, когда настанет время для последнего прыжка охотнику в горло. Вот такой у старухи был взгляд. Я хотел ей сказать: «Гражданка, вы не нервничайте, в вашем возрасте волноваться нельзя». Но ничего не успел сделать. Старуха посмотрела на меня и как закричит: «Карабут!» Я опешил, не знаю, как ей объяснить, что неприличными словами в общественном месте выражаться нельзя. Тут бабуля сунула руку в мешочек на груди, достала горсть порошка и взорвала нас с Горбуновым.

– Андрей Николаевич, – спокойно и рассудительно обратился ко мне Малышев, – скажи, когда тебе врачи губу штопали, они, часом, голову тебе не проверили? Здорово смахивает, что цыгане тебе так по черепушке въехали, что у тебя шарики за ролики заскакивать стали.

– Ничего у меня в голове не стряслось, – «обиженно» пробормотал я. – Не хотите слушать правдивый рассказ, могу все по-другому объяснить. Мы стояли у тамбура. Как по команде все цыганки из него вышли, и появилась старуха, похожая на ведьму из детских кинофильмов. Она бросила в нас порошок, который вспыхнул в воздухе, как фосфорная бомба.

– Она точно кричала «карабут»?

– Точнее не придумать. Я потом ей это слово вслед кричал. А что, кто-то знает, как оно переводится?

– В том-то и дело, – усмехнулся Малышев, – что никто не знает, что это слово означает, но все же умные, все только и переспрашивают: «Она точно «карабут» кричала, вы ничего не путаете?» Мне за утро уже сто человек из областного управления позвонили, всех «карабут» интересует.

– Я думаю, – сказал я, – что «карабут» означает или «Смерть тебе!», или «Будь ты проклят!». По поводу бомбы у меня вот какие мысли. У старухи есть порошок, который вспыхивает на воздухе. Пока порошок у нее в сумочке на груди, он в контакт с окружающим кислородом не вступает. Потом она берет его в руку, и порошок меняет свои химические или физические свойства. Она или нагревает его теплом руки, или у нее ладошка такая потная, что порошок становится взрывоопасным.

– Знаешь, как это со стороны выглядело? – спросил Васильев. – Стоишь ты, губу разбитую платочком вытираешь. Рядом Горбунов шлангом машет. Взрыв, вспышка, вокруг вас огненный клубок. Я думал: все, больше вас в живых не увижу. Представьте, мужики, стоят мои орлы, и вдруг вокруг них образуется огненный шар. Жуть! Как тут за пистолет не схватиться.

– Тебе, кстати, про стрельбу областники что сказали? – поинтересовался начальник милиции.

– Пиши, говорят, объяснение о незаконном применении оружия. На первый раз строгий выговор дадут. Я пытался им объяснить, что был уверен, что у меня двух сотрудников живьем сожгли, но им-то, бюрократам, без разницы! Говорят, надо было вначале убедиться, что твои опера мертвые лежат, а уж потом стрелять в воздух. Угу! Если бы они мертвые лежали, я бы в старуху всю обойму разрядил, а не в воздух.

– Андрей Николаевич, – вступил в разговор замполит, – ты, как я помню, высшую школу милиции оканчивал. Откуда у тебя такие познания в химии?

– Я еще и в обычной школе учился, на уроки химии ходил. Помню, учительница бросала в воду натрий, и он горел в воде, а калий или кальций – тот вообще взрывался. До эксперимента натрий в керосине держали. Аналогия с порошком напрашивается сама собой.

– Холодный огонь, – сделал вывод Малышев. – Если бы порошок у этой ведьмы горел с большой теплоотдачей, то вы бы опаленными бровями Горбунова не отделались.