Кочевники времени

Жалобный смешок вырвался из его горда.

— Можно назвать это и так. — Он пошарил в кармане, вытащил что-то и положил рядом с собой на кровати. Шприц. — Эта штука, в противоположность опиуму, рождает желание говорить. — Из другого кармана он извлек пригоршню ампул и аккуратно положил их рядом со шприцем.

Я встал:

— Я же не могу допустить…

В его глазах застыло отчаяние.

— Вы не можете? — Слова прозвучали многозначительно и заставили меня замолчать. Пожав плечами, я снова уселся.

Он накрыл ладонью шприц и ампулы и мрачно посмотрел на меня:

— У вас нет выбора. У меня нет выбора. Времена, когда мы свободно принимали решения, прошли, Бастэйбл. Что касается меня, то я убью себя тем или иным способом. И вы это должны принять как должное. И было бы лучше, если бы вы предоставили мне самому решать, как это сделать.

— Я знаю то состояние души, в котором вы сейчас находитесь, дорогой мой. Когда-то я сам был в подобной же ситуации. И уверен, что имел все основания для этого. Но вы видите, что я жив. Я преодолел жажду самоубийства.

— Ну, а я нет. — Но он еще колебался. — Я хотел поговорить с вами, Бастэйбл.

— Так говорите.

— Не могу без этой штуки.

Я снова пожал плечами. Но я знал, что такое — тащить на своих плечах невыразимо тяжелый груз вины.

— Тогда примите немного, — предложил я. — Только самую малость. И говорите. Но не пытайтесь убить себя. По крайней мере до того, как поведаете мне свою тайну.

Он содрогнулся:

— «Поведаете»! Что за слово. Вы прямо как пастор.

— Только товарищ по несчастью.

— Да вы всезнайка, Бастэйбл.

— Это я сам себе частенько говорю.

— Но вы порядочный человек. И не судите людей скоропалительно. Только себя самого. Я прав?

— Я часто испытываю страх.

— Вы никак не связаны с социализмом? По крайней мере, если вы и социалист, то не моего пошиба.

— А какого вы пошиба?

— Ну, Кропоткин называет это анархизмом. Общественное мнение придало этому слову совершенно искаженное значение.

— Следовательно, вы «бомбист»? Террорист? Мечете бомбы в своих политических противников?

Он снова начал дрожать. Он попытался говорить, но не смог вымолвить ни слова. По чистой случайности я грубо коснулся его больного места.

Я подошел к нему.

— Мне очень жаль, дружище. Я не имел в виду ничего плохого.

Он отшатнулся от меня.

— Отойдите! — сказал он. — Ради всего святого, оставьте вы меня в покое.

Я чувствовал себя очень глупо.

— Демпси. Поверьте, я не серьезно сказал все это. Я просто хотел пошутить.

— Уйдите же! — Это был почти крик, почти мольба. — Выйдите же отсюда, Бастэйбл! Придет корабль. Отправляйтесь в безопасное место, если сможете.

— Я не позволю вам убить себя. — Я схватил несколько ампул. — Я хотел бы вас выслушать, Демпси.

Он заметался на кровати, ударился головой о стену, застонал. Потом потерял сознание.

Я пощупал его пульс, дыхание и отправился за помощью. Я припоминал, что в отеле находился один из врачей миссии.

Когда я спустился в первый этаж и направился в бар, где хотел найти Ольмейера, я слышал, как у окна заговорили люди. Голоса звучали взволнованно, перебивая друг друга. Неожиданно темнота озарилась ярким лучом света.

Ольмейер выглядел разочарованным. Когда я подошел к нему, он бормотал:

— Корабль. Приземляется.

Скоро он лишится всех своих постояльцев.

Я сказал ему, что он должен послать кого-нибудь наверх, чтобы позаботились о Демпси, и побежал от отеля к аэропарку. Я хотел пришвартовать корабль к мачте.

К моему удивлению, на земле уже находились люди в мундирах. Должно быть, спрыгнули с корабля на парашютах.

— Слава Богу, вы пришли, — сказал я.

Тот, кто стоял ближе всех ко мне, обернулся. Я взглянул в ничего не выражающее лицо капитана имперской японской армии.

— Лучше идите в дом! — сказал он. — Передайте остальным: если кто-нибудь попытается покинуть здание, мы сровняем отель с землей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ГИБЕЛЬ НАШИХ НАДЕЖД

Мы так и не поняли, как японцам удалось нас отыскать. Либо они перехватили наше сообщение, либо преследовали и уничтожили корабль, который шел к нам на помощь. Факт оставался фактом: мы ничего не могли поделать.

Вскоре дом Ольмейера кишел низкорослыми солдатами в грязно-белых мундирах, вся вежливость которых в обращении с пленниками заключалась в том, что они примкнули штыки. Офицер держался с суровым самообладанием, однако, когда он разглядывал нас, на его лице мелькнула обнаженная ненависть. Мы с нашими пожитками (у кого они были) стояли в центре помещения. Женщины были отправлены на борт первыми. Японцам удалось использовать мачту, и они опустили корабль на землю.

Это был большой современный корабль. Я был поражен, что они отправили такую махину только ради того, чтобы захватить несколько штатских, однако предположил, что он уже патрулировал местность, когда капитан был оповещен о нашем пребывании здесь.

Гревс стоял ближе к окну, чем я. Он повернулся ко мне:

— Боже мой, они обстреливают город. — Он указал вниз и сказал офицеру: — Вы, проклятый варвар! Зачем вы это делаете!