Кочевница

Страх будто пришпорил меня, и я рванулся вперед, практически волоча за собой безразличного ко всему Алексея. Земля под ногами продолжала прогибаться и вибрировать, но это больше не могло меня остановить. Усилившемуся шуму в голове я мысленно приказал заткнуться в самых грубых известных мне выражениях. Внезапно охватившая меня бешеная ярость оказалась отличным противоядием зову бездны. Кипящая внутри злоба (которую я, уловив «фишку», сам старательно стимулировал) придавала сил, с лихвой возмещая те, что норовило отнять отчаяние. Пустота шипела, видимо, «о тщете всего сущего» и призывала покончить со всем, а ярость не желала слушать, нечленораздельно вопя что-то в ответ. Вопил и я, причем вслух, изрыгая самые грязные известные мне ругательства, нимало уже не смущаясь тем, что нахожусь рядом с церковью. Побывав здесь, Кочевница изменила это здание, которое больше не могло считаться святым. Здесь поселилась чуждая и враждебная всему живому вампирическая энергия, усиливаемая находящимся рядом Провалом. С ней и с черной аномалией, норовившей затянуть нас с Алексеем в свое ненасытное чрево, я сейчас и боролся всеми доступными мне способами, из которых злоба и громкая матерщина, как ни странно, оказались самыми эффективными.

И мои отчаянные усилия стали приносить плоды: уже почти поймавшая нас паутина Провала трещала, разрываемая добычей, неожиданно оказавшейся для нее слишком сильной. Эта пространственная дыра была не особенно крупной, и мы ее уже почти миновали, с каждым шагом уходя все дальше от средоточия враждебной силы. Шаг, еще шаг, еще… Каждый был маленькой победой над смертью. Почва становилась все более твердой, но я не ослаблял градуса своего бешенства, понимая, что это единственное мое оружие, козырь, который Провал не может побить.

Когда я вдруг ощутил, что борюсь уже не один, то чуть не ошалел от неожиданности. Научник, видимо, тоже постепенно выцарапывался из гибельных эмоционально-энергетических тенет черной аномалии, обретая волю к жизни и борьбе. И тогда я понял, что у Провала нет ни единого шанса: мы победили! А еще через несколько минут эта победа из уверенности превратилась в факт: шипение в голове ослабло почти до неслышимости, болезненных пульсаций силы аномалии я тоже больше не ощущал, равно как и желания отринуть этот несовершенный мир ради вечной тишины и забвения.

Не знаю, что на меня нашло в этот момент, но я развернулся в сторону, откуда мы бежали, и выдал нечто забористо-многоэтажное с витиеватыми переходами, богатыми образными сравнениями и живописными оборотами, обращенными к прошлому, настоящему и будущему нашего оппонента. Единственными печатными словами в моей длинной тираде были предлоги, местоимения и фраза «Ну что, съел?!».

– Красиво изволите выражаться, господин сталкер! – восхищенно промолвил Алексей, когда я наконец выдохся. – Я аж заслушался! Жаль, диктофона при себе не было!

Мы оба расхохотались и продолжали безудержно смеяться на бегу, унося ноги прочь от Князь-Владимирской церкви и одноименного кладбища, которое едва не стало нашим последним приютом, что, кстати, было бы вполне логично и не лишено даже некоторого символизма.

Интерлюдия 6 Потылин

Владимир. «Пекинка». Восточная окраина

Они остановились на «острие ножа». Это было место, где «Пекинка», сливаясь с Добросельской, получала имя Горьковское шоссе и, прямая как стрела, устремлялась на восток. Остановились не просто так. Выполняли инструкции. Капитан Потылин всем своим видом излучал уверенность в правильности избранного курса, ни словом, ни намеком не давая своей команде понять, сколь тяжкие сомнения терзают его по поводу сотрудничества с двойным агентом подполковника Калашникова.

Во-первых, в памяти до сих пор сидела фраза заместителя начальника управления по поводу восьмидесятипроцентной лояльности своего человека в АПБР. А процент этот после пребывания в Зоне, да еще при столь экстремальных обстоятельствах, приведших почти что к полной гибели экспедиции, мог стать и еще ниже. К тому же неизвестно, насколько он в таких условиях вообще сохранил человечность и рассудок.

Во-вторых, не было никакой возможности определить, был ли звонивший действительно агентом Калашникова и вообще человеком, а не очередным порождением Зоны, как тот «покойный Павел Воронин», что едва не заставил Потылина совершить убийство и самоубийство. Что же до сообщения от подполковника, оно тоже могло быть мороком, наведенным, скажем, той же Кочевницей. Капитан чувствовал, что помаленьку начинает если не сходить с ума, то все более погружаться в состояние параноидальной недоверчивости, абсолютно перестав понимать, чему вообще можно верить в этом кошмарном месте.

В-третьих, нельзя было исключить возможность того, что этот хитромудрый «Андрей» преследует исключительно собственные цели и рассчитывает использовать для их достижения группу Потылина.