Код 612. Кто убил Маленького принца?

– Кто может это знать? Две наиболее подробные биографии Сент-Экзюпери написаны его любовницей и его женой. Мы знаем его только по воспоминаниям женщин, которых он любил, и письмам, которые он им писал. Выдумки? Фантазии? Маски?

– А архивы из этих самых пароходных чемоданов?

– Они подтверждают, что роза – Консуэло! Об этом будет написано несколько книг. После «Воспоминаний розы» все изменится! Будет покончено с прежде неотделимым от Сент-Экзюпери образом бойскаута-идеалиста, кроткого пацифиста, простодушного сказочника, архангела-патриота. От его нимба ничего не останется. Его завещание, «Маленький принц», – произведение поэтическое, противоречивое и темное. А главное – Тонио и Консуэло навсегда становятся легендарной парой, солнечными влюбленными, влюбленными-светочами, которые любят и терзают друг друга, сковывают один другого и вырываются на свободу, соединяются и друг дружку предают… Вплоть до рокового исхода. Консуэло пришлось долго ждать, но она в конце концов заняла свое место в пантеоне муз.

– Что ж, такая посмертная участь могла бы стать неплохим мотивом для убийства, правда? – Анди промолчала, и я прибавил: – При условии, что Консуэло действительно роза! Потому что ваши улики – астма, вулканы, капризы, – по-моему, несколько легковесны.

На этот раз Анди ответила:

– В пароходных чемоданах были и кое-какие доказательства. Главным образом письма. Тонио писал Консуэло: ты знаешь, что роза – это ты. Может быть, я не всегда умел о тебе позаботиться, но я всегда считал тебя красивой. Он часто признавался, что чувствует себя в ответе за жену, говорил о ней то же, что Маленький принц – о своей розе. А главное, Консуэло утверждала, что Сент-Экзюпери должен был посвятить «Маленького принца» ей, а потом передумал и посвятил книгу своему еврейскому другу Леону Верту, которому тогда было голодно и холодно. Но в день своего отъезда в Африку, по словам Консуэло, Сент-Экзюпери сказал ей, что жалеет об этом, что после войны он обязательно напишет продолжение «Маленького принца» и посвятит ей.

– Продолжение «Маленького принца»? В самом деле?

– Кто знает… Сент-Экзюпери никогда не говорил об этом прилюдно. Никогда открыто не воздавал почестей своей розе. Наверное, об этом Консуэло жалела больше всего.

– Может быть, она идеализировала чувства, которые испытывал к ней Сент-Экзюпери… а Маленький принц – к своей розе?

Анди кивнула:

– Может быть… Меня смущает рассказ одной француженки, которая перебралась в Алжир и часто встречалась с Сент-Экзюпери в последние месяцы перед его гибелью. Ей запомнилось, что Сент-Экс рассказывал о своей книге, изданной в Соединенных Штатах, – он говорил о разочаровании Маленького принца, который влюбился в свою розу, свою единственную в мире розу, только она у него и есть, и он за нее в ответе, и вдруг он видит другие розы, целый сад, полный роз, – оказывается, их так много? Так много других?

Ага, вот оно что!

– И Маленький принц покидает свою розу, чтобы узнать другие розы, как Сент-Экзюпери оставляет жену ради других женщин. Несколько слов насчет чувства вины и ответственности – и прости-прощай! Покинутая роза ревнует, она пишет свои воспоминания, чтобы обеспечить себе посмертное алиби, но простить она не может…

Я на минуту отвлекся – мы летели над Гватемалой, вереница маленьких островерхих вулканов, казалось, только и ждала, когда мы окажемся над ними, чтобы плюнуть в нас огнем, – потом продолжил свои рассуждения:

– У розы нет алиби. Она могла попросить змею ужалить Маленького принца. Но как смогла бы Консуэло убить Сент-Экзюпери?

Анди тоже посмотрела вниз, на вулканы Гватемалы.

– Она не убивала его. Он едва не умер здесь. И она его спасла!

XX

Мойзес Кочав допил мескаль из бутылки. Ему нравилось пить, глядя на волны. Смотреть на них и представлять себе, что это океан качается, вся планета, вся Галактика, а не его самого штормит.

Ему нравилось сидеть, прислонившись к одинокой пальме, пристроив между ног бутылку мескаля или текилы. И вспоминать.

Даже если от подъемных кранов у него за спиной на песок падали тени, как от драконов, даже если бетонные скелеты будущих стеклянных дворцов отнимали у него солнце, даже если стена, возведенная между песком и горизонтом, закрывала от него пену пошатнувшегося мира. Даже если мексиканские рабочие у него за спиной грохотали отбойными молотками. Все равно он хотел вспоминать. Вспоминать, чтобы забыть о том, что ему совестно.

* * *