– Это будет на руку американцам, мистер Стимсон! – с этой фразой Трумэн с довольной ухмылкой на лице остановился и сквозь стёкла очков внимательно посмотрел на подчинённого. – До меня дошли слухи, что у Гитлера в тайниках есть три такие «грязные» штуки. Бесноватый фюрер, как мне доложила разведка, разрабатывал атомную бомбу в качестве детонатора оружия большей разрушительной силы, но довести до конца свой проект он не сможет. Его время истекло, зато наступает наше. Нам надо приступить к операции «Скрепка» и привлечь за океан лучших немецких физиков-ядерщиков, кто в качестве военных трофеев попадёт в наши руки. Что там скрывать! Став президентом я выжидал и колебался и вот в конце этой войны я решил в корне изменить своё отношение к Москве, с которой любил либеральничать Рузвельт. Теперь всё должно измениться. В этом мире Америка обязана иметь свои козыри, садясь за стол переговоров о переустройстве послевоенных границ в Европе. Мы, а не Черчилль должны блюсти свои интересы на континенте и через восстановление тамошней экономики навязать свою волю Западной Европе. В такой ситуации нельзя сбрасывать со счетов и русских, по возможности мы сделаем так, чтобы плодами этой победы не воспользовались большевики. Сталину чуждо паническое настроение, он скоро положит на лопатки режим Гитлера, и в виде марионеточных режимов в Восточной Европе воцарится его порядок. Это – прямая угроза нашим демократическим традициям, дерзкий вызов ценностям нашей цивилизации. Я верю, что летом атомная бомба станет ахиллесовой пятой Сталина. Экономика Советского Союза не выдержит таких затрат, и капитулирует перед нами. Думаю, Генри, наша монополия в этой области даст мне шанс сделать Сталина более сговорчивым и уступчивым, но отказываться от партнёрства с ним нам пока нельзя. Только Красная Армия переломит ход войны с Японией в нашу пользу, а там как Бог даст. Проявлять открытую вражду к СССР мне не стоит, сильны ещё симпатии наших граждан к стране, которая на своих просторах перемолола основные дивизии вермахта и его союзников. Вот и сегодня я отправил кремлёвскому владыке личное и весьма секретное послание, где я особо подчёркиваю союзнические отношения между нами.
– И что в нём такого, мистер президент, что усыпило бы бдительность Сталина?
– Вопрос поставлен, верно, Стимсон! – сказал Трумэн. – Не столько усыпить, сколько успокоить его подозрения насчёт наших истинных намерений. Я написал ему, что очень обрадовался, узнав, что сегодня англо-американские армии под командованием генерала Эйзенхауэра встретились с советскими войсками там, где они предполагали встретиться – в сердце нацистской Германии. Силы врага разрезаны на две части. Далее я заметил своему адресату, что это ещё не час окончательной победы в Европе, но этот час приближается, час, ради наступления которого так долго трудились и о чём молились весь американский народ, все британские народы и весь советский народ. Соединение нашего оружия в сердце Германии имеет для всего мира значение, которое не останется не замеченным им.
– Сталин должен по достоинству оценить эту часть вашего послания! – в устах Стимсона президент услышал словесное одобрение. – Он прагматист, как, впрочем, и все мы. Мистер президент! Могу ли я услышать от вас, как дальше шёл ваш диалог с дядей Джо?