За прошедшие годы пароход из пассажирского был переоборудован в круизный. Сверху доносился смех, звон посуды и звуки пианино, меланхолично нащупывающего джазовую тему. На верхотуре клотика через равные промежутки времени вспыхивала мощная ртутная лампа, и ее мертвенный свет на мгновение превращал веселящийся ковчег в безжизненный корабль-призрак.
Судно готовилось к отплытию. На сходнях Иванько предъявил удостоверение дежурному матросу, тот что-то коротко произнес в переговорную трубу, и вскоре на палубу спустился военный в чине майора с красными просветами на погонах.
Ведомые молчаливым майором, мы спустились на два пролета. Вибрирующий металлический пол издавал негромкое гудение. Военный отпер дверь, и мы оказались в маленькой каюте без иллюминатора. Большую ее часть занимала двухъярусная кровать.
Майор отдал Иванько ключ и, козырнув, вышел.
- Пойду распоряжусь насчет обеда, - Иванько взялся за кейс. - А вы пока тут посидите. Не хоромы, конечно, ну да в тесноте, да не в обиде...
- Когда золото делить будем? - упрямо спросила Грета.
- Я тебе уже сказал, батончик, всему свое время, - добродушно улыбнулся Иванько. - Если будешь себя хорошо вести, мы с тобой не
только золото разделим...
Дверь каюты захлопнулась.
- Что это он мне все батончик, да батончик? Что за мерзкое словечко?
- Батончик по фене - телка, молодая шлюшка, - ответила я угрюмо. - Что-то он больно игривым стал. А ты тоже хороша - все на рожон лезешь. Тут не знаешь, как отделаться от них...
- Им хоть какую-то оборотку надо давать, - с веселой злостью сказала Грета. - Не такие уж они несгибаемые, эти железные феликсы... Но неужели он и вправду мой отец?
Я закрыла глаза и привалилась спиной к переборке. Мне мучительно ярко, до морщинки у уголка глаза, до крохотного непробритого островка на подбородке, до мелкой родинки над верхней губой привиделось лицо Матиаса, облокотившегося о планшир на верхней палубе этого прóклятого богом парохода. Стряхивая наваждение, я открыла глаза.
- Что с тобой, Симуля? - испуганно спросила Грета. - Ты как будто помолодела и постарела одновременно.
- Ничего особенного, - сказала я. - Просто эти твари отняли у меня и здоровье, и любовь, и будущее. А так все нормально...
- Надо поглядеть, что он там делает, - Грета вскочила с места и выскользнула из каюты.
Я только махнула рукой. За перерборкой заурчали невидимые винты, стены каюты мелко завибрировали, и пароход, вздрогнув всем корпусом, отвалил от пирса.
Уже потом, в короткие полчаса перед арестом Грета успела мне рассказать о своей вылазке. Выбравшись на лестницу, она увидела как Иванько с чемоданчиком в руке поднимается к радиорубке. У входа его дожидался майор-краснопогонник.
- Разрешите соединить с первым, товарищ подполковник? - спросил он.
- Соединяй.
Дверь за Иванько захлопнулась. Грета в два прыжка добралась
до радиорубки, кошкой втиснулась в узкую щель под лестничным пролетом и приникла ухом к алюминиевой переборке.
- Генерал Бельский на проводе, - услышала она голос майора. Стукнула дверь - очевидно, он вышел из комнаты спецсвязи.
- Докладываю, товарищ генерал, - голос Иванько отчетливо доносился сквозь тонкий металл. - Гантели благополучно обнаружены. Общий вес - одиннадцать кило. Нахожусь в фазе транспортировки...
- А стекла там есть? Бумаги? - голос в динамике был нетерпеливо-властным.
- Никак нет, товарищ генерал, только гантели.
- А ты с кладовщицами беседовал?
- Так точно. Божатся, что больше ничего не было. Прикажете задействовать вариант ноль?
- Я тебе покажу вариант ноль. Я тебя самого в порошок сотру, когда вернешься. Ни одному твоему слову не верю. Только попробуй кладовщиц пальцем тронуть. Доставишь их целыми и невредимыми, и пусть они здесь лично подтвердят, что там были одни гантели. Ты меня понял?
- Понял, товарищ генерал.
- Все, конец связи.
За переборкой послышалсь шаги.
- Организуй обед на троих в моей каюте, - произнес Иванько.
- Слушаюсь.
Из-под лестницы Грета видела, как Иванько поднялся на вторую палубу, облокотился о планшир и закурил. Над морем расстилалась безлунная, беззвездная ночь. Из забортной темноты на палубу вплывали серые языки тумана. Габаритные огни вдоль борта и слабый свет из окон кают только усиливали ощущение окружавшей пароход непроглядной тьмы. Только глубоко внизу, у форштевня слабо светилась пена бурунов.
Грета выбралась из-под лестницы и вернулась в каюту. Едва она вошла, как дверь снова отворилась, и мы увидели бодро улыбающегося Иванько.
- Ну что, красавицы, желаете перекусить? Дело сделано, имеем право расслабиться. Сервирован обед на три персоны, каюта триста шесть, прошу за мной!
Меня оставили последние силы. В пятьдесят шестом это была каюта Матиаса.
- Я никуда не пойду.
- Не капризничай, Невельская, - поморщился Иванько. - До Калининграда больше суток ходу, ноги с голоду протянешь.
- Не протяну, - я прилегла на нижнюю откидную койку. - В лагере твои коллеги голодом не уморили, и здесь не подохну...
- А я пойду, - Грета поднялась и решительно шагнула за комингс.
В каюте Иванько был сервирован обед. Несомненно, майор знал