Код человеческий

Страхи жителей Мегаполиса настолько прочно укоренились в сердцах носителей, что недоверие к ближнему и ожидание худшего там давно стали нормой бытия. Игорь не сомневался, что наряду с объективными причинами те страхи имели и искусственную подпитку: Бюро культивировало их для разобщения людей, чтобы не плодить слишком прочных групп, способных вырасти в силу, с которой придется считаться. «Боитесь? Бюро – единственная надежда, только не забывайте уплачивать налоги и исполнять повинности». Люди прячутся от страхов, запираются в раковинах, какое уж там условное «горище», тем более на безвозмездной основе!

Мечетинские сорванцы еще носились беззаботно дотемна по улицам, и за позднее возвращение им грозило наказание не по причине родительских тревог, а лишь дисциплинарного свойства – в конце концов, что детворе сделается плохого, кто им навредит?

Но вурдалак уже присматривается к этим местам.

Петро курил, тревожно глядя в ночную даль. Для него чипы в ХАЭНе и проверки оседлости – только бюрократия, для Игоря – начало конца и катастрофа. Вместе с этой мыслью пришла азартная, почти авантюрная решимость использовать свой шанс на всю катушку. «Не я первый», – пронеслось в голове. Необъятный космос над головой и свежий запах можжевельника зацементировали убеждение поставить все на кон – рвануть в пока еще открытую дверь.

Перед глазами открылся океан без берегов, усыпанный звездами и наполненный упругим шумом ветра в можжевеловом лапнике. Назад можно и не вернуться, но стоит ли об этом горевать? «Есть шанс, есть шанс», – так и пульсирует мысль. Игорь представил, как невыносимо ему будет, если он струсит и повернет назад. Все!

Нерв закрыл глаза, растворившись в секунде глубочайшей эйфории, – он стал могущественным монолитом без тени сомнений по поводу правильности или неправильности собственного решения. Как жаль, что это не может длиться долго! Секунда концентрирует столько откровений, столько самопознания, что ее заряда иной раз хватает на годы вперед. Обычно всего за секунду человек по-настоящему решается круто изменить жизнь или ею пожертвовать.

Дальше – неизбежное самоедство. «А не новый ли побег это? Не слабостью ли вызвано желание рвануть за башни? Не уклоняюсь ли от последней схватки?» – сыпались вопросы. Но это даже хорошо, когда сыплются вопросы, это значит – внутренняя работа идет, потом будет меньше неожиданностей.

Предстоял серьезный разговор с Николаичем.

Глава 77

Дед Никифор сидел на завалинке, накинувши на плечи старую выцветшую черкеску, и блаженствовал, прикрыв глаза, под вечерними солнечными лучами. Игорь беззвучно устроился рядом, но старик тут же заговорил:

– Подыши этим воздухом. Я расскажу про каждый запах в нем. Слышишь, как донник расстарался? С детства, с тех времен, когда я пас настоящих коров, его аромат для меня был желто-зеленого цвета. Сейчас он царь, но разнотравье не даст царевать долго. – Дед слабо улыбнулся, не открывая глаз. – Много охотников забить своим запахом степь. Что-то отцветает, что-то вступает в права… только полынь, как водка за столом, горчит каждому блюду, всегда тихонько примешивается к самому сильному цвету.

Помолчали.

– Что, Виктор-то, поди, недоволен? – прервал тишину старик.

– Да, – коротко ответил Игорь.

– Прости его, зашел ты нам в душу, вот и переживает дядька твой.

– Вчера мне казалось, что он поймет, отпустит, – вздохнул с сожалением Игорь, – но, видно, с камнем на душе уйти придется.

Снова помолчали.

– Каждый год осенью мильоны кроликов заполоняют степь – мигрують, – неспешно заговорил дед. – Идут напролом, не страшась ни ястреба, ни волка, умирают тысячами. По молодости не придаешь этому внимания – ну идут и идут, значь, Бог так их устроил. Однажды я видел, как крольчиха с подращенными крольчатами попала на лису. Та то ли оголодала, то ли бешеная была, но кинулась на добычу в лоб. И что? Крольчиха ее убила, пропоров брюхо задними лапами! А потом встала и как ни в чем не бывало с крольчатами поскакала дальше. Може, крольчиха и меня б убила, попадись я на дороге, – такая сила ею двигала. С тех пор я стал на ход кроличий по-другому смотреть. Она тварь хоть и неразумная, но в миграции будто искрой Божьей загорается, и тогда хошь лису, хошь волка, а хошь и ястреба на клочья порвет – ни страха, ни жалости. При том кроль – он в обычных условиях будто цепенеет, ежели хищник застигнет, и в том его кормовое предназначение, а тут такое! Помнишь, Виктор тебе про Демьяна балакал? – спросил старик. – Тот же кролик, прости Господи за сравнение. Безобидный малый, но за то, во что веровал, стеной стоял и смерти не боялся… Все я в жизни перевидел, но в положение такое никогда не входил, чтоб без страха бороться, смотреть только за горизонт, не размениваясь на мелочи, когда ничего не жалко потерять, но невыносимо стоять и не идти вперед. Состояние такое… свободное, чистое. Там, как по мне, и до Бога недалече. …Ты с первого дня в Мечетке на север поглядывал. Я примечал. И к девкам мечетинским не дуже охоч – не иначе, пристанища здесь не почуял.