Код человеческий

Юкэ вспоминалась не такой, какой бывала обычно, – сосредоточенной, закрытой, а, напротив, жизнерадостной и непростительно беспечной. Впрочем, легкость бытия тоже можно считать обычным ее состоянием, но с одной оговоркой: в конце жизни. Немного отдалившись от гибели напарницы, Игорь не сумел избавиться от ощущения, что она по-прежнему рядом, – как наполняла его мысли, живая, тогда, так продолжила приходить часто теперь. «А что сделала бы Юкэ в такой-то ситуации, а понравилось бы ей это?» – то и дело проскальзывало в голове. Больнее ли стало спустя месяцы, осознан ли в полной мере масштаб потери? Нет. Наверное, всю боль он ухнул залпом сразу, не в силах переживать в рассрочку, болит и сейчас, а масштаб… Как оценить размеры стены, если уперся в нее лбом и не можешь отойти даже на шаг назад? Ведь не распался образ светловласки на части, не померк вдалеке. Как бы не так! Едва мысли касались Мегаполиса, Кремов тут же, словно наяву, по обыкновению украдкой наблюдал за тонкими пальцами Юкэ, привычно бегающими по ХАЭНу, чувствовал наивный аромат ее дешевых духов и заезженной пластинкой обещал достать напарнице что-то более пристойное, Жучок ведь в духах ни гу-гу.

Больно. Больно. Больно.

Единственным, кто мог понять и помочь когда-то, был Казимиров.

А теперь сам, Игорь, сам.

«Ну ладно, что у нас на повестке дня? Обруч на горле? Так-так, попахивает схлопыванием, голубчик». Чтоб сделать хоть что-то, пусть даже без надежд на облегчение, Игорь стал вспоминать базовые правила самосохранения.

Они складывались не десятилетиями, веками. Никто никогда уже не скажет точно, кто первым, пройдя разрушительную практику психозрения и чудом, а может, по наитию избежав «схлопывания», оставил для последователей рецепты выживания в жестоком мире. Наверное, таких пионеров было несколько: один осознал свои способности, другой понял, что не одинок и собрал единомышленников, третий сумел вникнуть в природу психозрения и так далее. Однако каждый обязательно решал для себя трудную задачу взаимодействия с остальными людьми.

Нерв во все времена походил на хрустальную чашу среди железных кубков на пиру: ударь по ней легонько – издает красивый звон, ударь посильнее – расколется, еще сильнее – разобьется вдребезги. Конечно, можно одеть чашу в какую-нибудь оплетку, но и звенеть она перестанет, и сверкать в лучах солнца, да и вообще, какая нужда в таких сложностях, если медных кубков на столе навалом, бери любой?

Тот, кто в «оплетку» не прятался, балансировал на краю, рисковал «схлопнуться» или длинно – дойти до разрушительных перегрузок нервной системы, приводящих к необратимым последствиям в виде душевных болезней, самоубийств или остановки сердца, как вариант. Строго говоря, рано или поздно «схлопывание» настигало всех, не пожелавших огрубеть или спрятаться от реальности. Увиденные за жизнь гадости, изнанка людская, трагедии и горе подтачивали даже самых стойких, так что в один ужасный момент раздавался «хлопок», возвещавший о кончине очередного гиперчувствительного инструмента в отдельно взятой личности и, к несчастью, самой личности. Такова природа.

К вечеру Игорю стало плохо. К горлу подкатил ком, да так и застыл, отравляя существование. Следом возникла тошнота, начало знобить. Очевидно, предстояло остановиться на длительный привал. Туман ватой застилал горизонт. Можжевеловые кусты, уходя в перспективу, постепенно превращались в грязно-серые комки, пока не растворялись вовсе. Игорь сегодня решил в броске одолеть максимальное расстояние, однако силы таяли так стремительно, что еще до сумерек пришлось сдаться.

В палатке облегчение не наступило – наоборот, с закрытыми глазами недомогание переносилось еще тяжелее, Кремов будто остался с ним наедине в темной комнате. Исправить ситуацию не представлялось возможным: желания продолжать путь, да и просто шевелиться, не осталось. Во рту противно горчило, болела голова. ХАЭН показал повышение температуры до тридцати девяти с половиной.

Болезненные симптомы проявлялись уже несколько дней, однако столь мощный приступ случился впервые. На простуду это не походило, она протекает всегда примерно одинаково: начало, усиление, выздоровление. Тут же недомогание накатывало волнами: чем больше идешь, тем сильнее «похмелье», затем облегчение, новый отрезок пути – и вновь «похмелье». Да, именно похмелью с его гадкими спутниками – тошнотой, рвотой и головной болью больше всего отвечало нынешнее состояние. Стиснув зубы, Игорь перемалывал болезнь. Ни о чем не думалось, ничто не занимало кроме отвратительного комка в горле, тошноты и пульсирующей в висках боли.